Земля Ивана Егорыча

И ведь любила она Ивана Егорыча. Любила! Уж как у нее это получалось, никто об этом не знал. Знала лишь Зинаида, вернее, догадывалась, хотя никогда не высказывала Ивану Егорычу, не видя ни малейшего повода для такого разговора. Но скрывать правды не стоит - повода Клавдия не давала, однако бдительность от этого у Зинаиды не ослабевала. Она то и дело поглядывала в сторону Клавдии, зная характер той: может такое отколоть, что только руками разведешь!

И вот началась война. Клавдия, как врач, была на военном учете. В первый же день мобилизации она потребрвала от военкомата призвать ее в армию. Ее призвали.

С самого начала их воинской службы они были с Иваном Егорычем в одной дивизии. В зимнюю стужу сорок первого года дивизия вступила в кровопролитные бои на Волоколамском направлении.

Иван Егорыч командовал взводом. Клавдия была назначена начальником эвакопункта одного из полков. О встречах, разумеется, и думать было нечего. Но оба они не переставали интересоваться друг другом, пересылали приветы, пользуясь оказиями, порой возникавшими самым неожиданным и странным образом.

Однажды Иван Егорыч прочитал в дивизионной газете заметку о героизме врачей и санитаров эвакопункта, попавших в окружение. Скупо сообщалось: "Советские военные медики под командованием военврача 3-го ранга Сахаровой сражались с гитлеровцами до последнего патрона, они геройски погибли все до одного, но в плен врагу не сдались".

К моменту гибели Клавдии многие уже товарищи Ивана Егорыча пали в бою, но ничья смерть не образовала в его душе такую кровоточащую рану. "Значит, и мне суждено погибнуть вслед за Клавой", - почему-то решил Иван Егорыч. Но это было лишь отзвуком его страдания, не больше.

- Вечная память тебе, Клава, - прошептал Иван Егорыч и перевел свой медленный взгляд на другие строки.

- "Недоспасов Николай Ефимович, сержант", - читал вслух Иван Егорыч и про себя вспоминал: "Помню, помню, тракторист из колхоза "Комсомолец", хороший мужик был, работящий, одним из первых в районе трактор освоил. Он ехал по деревне, а за ним бежали с криком ребятишки, старухи и старики прижимались к своим завалинкам".

- "Неумелов Савва Кондратьевич, солдат", - снова вслух прочитал Иван Егорыч и подумал: "И этого помню. Бригадиром был в колхозе "Новая жизнь". Хорошие льны на своих полях выращивал... А фамилия у него несправедливая... Неумелов... Какой там Неумелов?! Мастер! Отличный мастер! И в армии не последним был - снайпер. Лихо было от него гитлеровцам... Помнится, погиб от минометного огня при обстреле наших позиций..."

- "Портнов Сергей Григорьевич, старшина", - продолжал читать Иван Егорыч. "Учитель из Сосновки, увлекался радиотехникой, - вспоминал Иван Егорыч. - Первым в районе сделал радиоприемник, созвал односельчан слушать радиопередачу. Никто, конечно, не верил, что можно услышать голос из города, до которого тысячи километров. Народ все-таки собрался у школы. Многие были убеждены, что учитель будет посрамлен. Вот вынесли стол, поставили на него ящик с какими-то замысловатыми катушками, обмотанными проволокой. Учитель залез на крышу школы, поднял на ней шест с проводом, потом сошел наземь, прикоснулся к ящику. В нем что-то захрипело, защелкало, и вдруг раздался громкий, отчетливый голос: "Внимание, говорит Москва, передачи ведет радиостанция имени Коминтерна".

Собравшаяся толпа мужиков, женщин, ребятишек бросилась врассыпную. Какая-то кликуша-старуха завопила на всю деревню: "Люди! Светопреставление... Идол наш учитель, антихрист. Бейте его!" Толпа воротилась, кинулась на учителя. Ящик был разбит до основания. Портнов спасся в школе, заперев все двери и окна на запор. Какая дикость была, и какой мы путь прошли! И все это на моей памяти", - размышлял Иван Егорыч.

День угасал. Малиновое солнце опустилось в лес, где-то сразу за селом, и с полей повеяло медовой прохладой. А Иван Егорыч все не уходил с холма. Ведь триста фамилий значилось на чугунных листах, и каждая из них повествовала не только о себе - о времени, которое называлось теперь история.

Разве просто было оторваться от этой земли, уехать куда-то, забыть их имена навсегда?.. Рассудок допуская это, а сердце отвергало, начинало стучать громко и яростно, до боли под лопатками.