Земля Кузнецкая

Молча согласившись с этим и поглаживая двумя пальцами воображаемые усы, Емельянов вскользь заметил, что подумывает жениться, не сейчас, конечно, а так через годик, полтора…

— Опасно, наобум-то… — усомнился Михаил.

— А я подумаю. Меня ведь не припекает.

— Ну, если подумаешь… — Черепанов снисходительно оглядел товарища.

А через какой-нибудь год после этого разговора произошла совершенно удивительная встреча. Михаил застал Емельянова на рынке за странным занятием. Подняв над головой детскую ванночку, тот рассматривал на солнце ее днище.

Черепанов расхохотался.

— Ты куда плыть, что ли, налаживаешься в этой посудине?

Севастьян испуганно оглянулся и покраснел.

— Тут, понимаешь, какое дело… — он стукнул твердым ногтем в дно ванночки. — Шахтоуправление отгрохало мне индивидуальный домик…

— Что же ты в этом тереме делать будешь? — снова удивился Черепанов, с любопытством разглядывая окончательно повзрослевшего, раздавшегося в плечах приятеля.

— Ну как что? — усмехнулся тот. — Жить, конечно… Жду сына, понимаешь, вот и посудина пригодится. — Повернувшись, он крикнул в рыночную толпу: — Катя!

Подошла Катя. Когда-то, одновременно с молодыми забойщиками, она училась в школе ФЗО на отделении мотористов. Черепанов отметил про себя, что ее круглое смугловатое личико подурнело: над бровями, на верхней губе и на подбородке проступили темные пятна.

— Здравствуйте, Миша, — сказала Катя и смущенно улыбнулась.

Так по крайней мере показалось Черепанову.

Всю дорогу до общежития он презрительно хмыкал:

— Ха, ванночки покупают!

И тут же твердо решил, что Савоська мало выиграл, обогнав его в таком деле, как женитьба. Это было от Черепанова где-то еще за тридевять земель.

Но, странное дело, после этой встречи общежитие показалось Михаилу почему-то неустроенным, неуютным. Черепанов раздраженно обошел Митеньку, который, ползая на четвереньках, прямо на некрашеном полу углем вычерчивал что-то хитроумное, в то время как четверо остальных бригадников сидели вокруг на корточках и глубокомысленно кивали после каждого восклицания товарища. Речь шла, очевидно, все о той же системе разработки угля, которую Митенька изобретал вот уже второй месяц и которая, по мнению автора, должна была произвести революцию в горной технике.

— Понятно? — строго спрашивает изобретатель. — Целики эти убираем, и что получается? Отсюда даванет, отсюда тоже, а с этого конца — знай бери, знай гони порожняк!

— Да… — с сомнением говорит Юрий Саеног, — если уж она даванет, то тут не порожняк, а гроб потребуется.

— Гроб? — Митенька с презрением глядит, на критика. — Эх, ты! Для кого гроб-то? Уголек ведь самосильно идет, его кровля выпирает. Соображаешь неизвестно чем.

Черепанов лег на кровать и, отвернувшись к стенке, сделал вид, что уснул. Но только закрыл глаза, как перед ним опять встал Савоська со своей ванночкой.

Ну и пусть! Что, в конце концов, — подумаешь, велика картина! Каждому свое в жизни назначено — одному ванночки, другому, как вот Черепанову, целая бригада забойщиков.

Это еще неизвестно, что запел бы Савоська, доведись ему хотя бы денек побыть на месте Черепанова. Люди, правда, собрались в бригаду хорошие, но, пока привыкали друг к другу, все ершились, все против шерсти друг друга задевали, чуть что, и уже, глядишь, как петухи, в позицию становятся. Пойдешь в комсомольский комитет, а там говорят:

— Ты бригадир, нажимай на воспитательную работу!

Воспитательная работа! Санька Лукин тоже постоянно жужжит над ухом:

— Будут нас наконец воспитывать или нет?

— Тебя же сегодня Василий Очередько целый час воспитывал, — отозвался как-то за бригадира Митенька.

Вот, действительно, думай здесь о воспитательной работе, когда тебя в забое, у коренного дела, всерьез часто не принимают. С одной стороны, трудновато было втягиваться, с другой — смотрят на тебя как на мальчишку, сомневаются: дескать, будет ли толк? Остальные-то еще туда-сюда, а вот от начальника участка натерпелись. Забросит крепежнику на три-четыре уступа, а чуть заикнешься, кричит:

— Что? Опять лес нужен? Да вы что, с ума посходили? Я настоящих шахтеров не успеваю обеспечивать, а тут еще вы с баловством.

Вот и поговори с таким, как будто серьезные люди сами собой вырастают.

Были, конечно, некоторые эксцессы, как выражается комендант общежития, так это же не на работе. Однажды, например, Митеньку послали в магазин за продуктами для общежития, а он принес каждому по шляпе, потому что дорогой, видите ли, вспомнил, что на днях состоится молодежный вечер, на котором бригада должна быть представлена в лучшем виде.

Насадив шляпы одну на другую, Черепанов тихо спросил:

— А эти… как их… ну, с хвостами… фраки ты не купил?

— Фраки? — Митенька смутился. — Честное слово, не видел, может их завмаг по блату дает — знаешь, какая это публика.

Узнав потом про историю со шляпами, Очередько язвил;

— Ничего, ничего, можно сказать — в гору идете!

Гораздо лучше стало после того, как седьмой участок отошел к району Рогова. После первой же беседы Павел Гордеевич стал настойчиво, сурово, но по-настоящему заботливо подталкивать бригаду: «Смелее, смелее!»