Земля мертвых

Мужчины разомкнули объятия и ушли, взявшись за руки. Начать действовать? Слишком рано. Ему хотелось взять преступника с поличным на месте преступления, как на картинке: Собески, который замахивается ножом. Нечто такое, что невозможно будет ни отрицать, ни оспаривать.

Он отправился дальше, когда иной звук, который он знал наизусть, заставил его развернуться: топот множества ног в подкованных башмаках, шум уличных стычек, погромов… Переулок наводнили вооруженные металлическими прутами и кастетами скинхеды – классический queer-bashing[60]

. Корсо положил руку на кобуру и подумал, что судьба явно благоволит Собески.

Он еще не успел дослать пулю в ствол, как его чуть не сбили с ног спасающиеся геи, на которых стеной надвигалась толпа, вооруженная обрубками свинцовых труб и прикрывающаяся крышками от мусорных баков.

Корсо бросил быстрый взгляд назад: никакого Собески. Он снова повернулся – только для того, чтобы со всего размаху огрести кулаком от орущего бритоголового. Отброшенный на землю, он оценил твердость асфальта, пытаясь поднять пистолет и нащупать затвор. Прутом ему размозжили запястье, а окованный железом носок «Доктора Мартенса» сплющил лицо. Корсо чудом не выпустил оружие (он ощущал сжатыми пальцами ребристую рукоять), но ничего не видел.

Он сгруппировался как мог под ударами, которые сыпались со всех сторон, в висках пульсировала кровь, и в мозгу сверкали яркие вспышки. Он по-прежнему держал пистолет зажатым между ног, но рука превратилась в комок сплошной боли. Лицо в крови, мозги в кашу, тело парализовано мучительными спазмами, но между двумя ударами ботинком ему удалось приподняться, опираясь коленом о землю, придерживая изувеченную руку другой и бормоча ругательства.

Низкорослый погромщик в блестящей косухе и с бугристым черепом двумя руками заносил над ним огромный булыжник. Корсо подумал, что нет ничего абсурднее подобной смерти и что это расплата за все везение, которое спасало его в настоящих полицейских операциях. Он прикрыл глаза и втянул шею, готовясь принять смертельный удар.

Ничего не произошло. Последним судорожным усилием он поднял веки, увидел удирающего скина и мгновенно опустевший переулок: туда метрах в ста от него стремительно ворвался полицейский батальон, усиленный солдатами с автоматическими винтовками наперевес. Сработал условный рефлекс: он выпустил оружие и попытался поднять руки. Напрасный труд.

Лучи фонарей мели по переулку. Грохот тяжелых башмаков бил по нервам. Как ни глупо, он подумал, что кровь и кирпич хорошо сочетаются: брызг на стенах почти не различить.

Он упал лицом в землю с мыслью о маленьких красных полотнах Гойи.

54

На столе инспектора[61]

Тима Уотерстона лежали рядком полицейская карточка, удостоверение личности и служебное оружие Корсо; все вместе сильно смахивало на выставку вещественных доказательств.

После стычки его, как и других жертв queer-bashing, отправили в больницу Королевы Виктории в Блэкпуле для оказания медицинской помощи. Вначале он совсем одурел от боли, потом анальгетики сделали свое дело. Он почувствовал себя лучше, вот только так долго сжимал челюсти, что их свело, и он не мог выговорить ни слова. Ему хотелось крикнуть, предупредить копов, приказать, чтобы установили слежку за Собески, который, возможно, сейчас где-то убивает человека, но вместо этого он просто заснул, свернувшись калачиком, в закутке, где имелась всего одна койка и не было ни одного окна.

Проснувшись, он не мог понять ни сколько сейчас времени (часы у него забрали), ни что он вообще тут делает. Обнаружил, что правая рука ниже локтя в лубке и подвешена к плечу на перевязи. Наверняка ему сделали рентген и обнаружили перелом: сам он ничего не помнил. Он встал в темноте и выбрался в коридор. Там, все еще полувменяемый от полученных ударов и лекарств, которыми его накачали, он получил возможность насладиться всеми прелестями обратных порядков, принятых в Великобритании.

Когда он искал выключатель справа, тот оказывался слева; когда он хотел толкнуть дверь, оказывалось, что ее следовало тянуть на себя; когда он полагал, что вышел в коридор, выяснялось, что это лестничный пролет, который вел наверх, чтобы тут же начать спускаться вниз (смысл маневра оставался загадкой). Вдоволь наспотыкавшись, набродившись ощупью и наматерившись, он в конце концов выбрался в больничный вестибюль. Там ему бросились в глаза два факта: занимался день – но на английский манер, серый и глухой, как крыша бункера, – и двое полицейских поджидали его у стойки регистрации.

Он забрал свои вещи и послушно вышел под дождь вслед за церберами к их служебной машине (которая по ветхости и вони не уступала любой французской). Он не знал, собираются ли они арестовать его (нарушений, которые он допустил, совершая эту вылазку, было не сосчитать), оказать моральную поддержку, предъявить фотоальбомы со всеми недоумками из того переулка, сообщить о новом убийстве, совершенном накануне ночью в Блэкпуле, или же просто запихнуть в первый же поезд. Возможно, все разом.