Земля незнаемая

- Я, княже, водил дружину, когда тя ещё на свете ре было. Слова же твои обидные на малолетство сношу.

Борис покраснел, но смолчал, а воевода продолжал уже иным голосом, будто и обиды никакой не было:

- Неужели не видишь, княже, что нет на нашем пути ни перегоревших костров, ни иных следов привала. Не за ордой идём, а за малым табуном… Ворочаться надобно, пока своих коней вконец не изморили.

Возвращались короткой дорогой. Не было нужды петлять по степи. Повеселели гридни: ещё два-три дня и Переяславль покажется, а там и дома, в Киеве. Лишь князь Борис сумрачный, в голове думы невесёлые, знать, плохой из него воин, коли упустил Боняка. А душой чуял: печенежские дозоры, укрываясь в высокой траве, крадутся за дружиной и хану Боняку обо всём доносят…

В полдень остановились на привал, выставили караулы. По степи запылали костры, запахло мясом - кониной. Гридни спали тут же, отодвинувшись от огня и подложив под голову седло либо свёрнутый потник.

Князю Борису разбили шатёр. Прилёг он на войлок, задремал чутко. Пробудился от говора. Поднялся, откинул полог, увидел киевских бояр Путшу с Еловитом и Тельцем, а с ними воевода Блуд. В удивлении поднял брови, хотел спросить, к чему они здесь, но не успел и рта открыть, как Путша выступил вперёд, заговорил дерзко и громко, чтоб другие слышали:

- Отец твой, князь Владимир, преставился, а брат твой старший, Святополк, великим князем сел и велел он те никуда с этого места не ходить и ждать его указа.

Борис закрыл ладонями лицо, слёзы застлали глаза, прошептал:

- Умер отец…

А Путша, сказав своё, ушёл с товарищами. С ними отправился и воевода; Князь Борис долго сидел в одиночестве. В шатёр заглянул отрок:

- Княже, Блуд мимо твоей воли дружину к Святополку уводит. Выйди, скажи слово гридням. Поведи отцовскую дружину на Киев, и она возвратит тебе великий стол.

Борис очнулся от его голоса, возразил решительно:

- Нет, не подниму я руку на старшего брата.

Молодой гридин опустил полог. Борис прислушался, шум и оживление в стане подтверждали слова отрока. Князь растерялся. Он попытался вскочить, но ноги не повиновались, закричать, но голос отказал. Степь затихала. Понял Борис, дружина покинула его, и заплакал, как не плакал уже давно, с тех пор как умерла мать.

Наступила ночь, полная тревог, сомнений. Борис долго не смыкал глаз, ворочался с боку на бок, стонал. Вошёл отрок. Князь спросил с надеждой:

- Не вернулась ли дружина?

- Нет, княже.

- Чу, - насторожился Борис и вскочил. - Слышишь?

Отрок прошептал испуганно:

- Никак, бродит кто-то. Не печенеги ли?

- Подай меч.

Отрок метнулся к оружию, но в шатёр ворвался Пут ша; следом Тальц и Еловит. Борис попятился, спросил тихо:

- Что замыслили, бояре?

Но те, выставив копья, молча приближались к нему.

- Кончаем, - прохрипел Путша и ударил Бориса.

- Убийцы окаянные! - закричал отрок.

Бояре оглянулись.

- Прикончим и его! - крикнул Еловит и вонзил в отрока копье. Тот упал.

Оттолкнул Путшу князь Борис, обливаясь кровью, выбежал в степь.

Почто стоим да смотрим? Окончим повеленное нам! - воскликнул Путша.

Обнажив мечи, Тальц с Еловитом догнали Бориса, рубили остервенело, пока Путша не остановил их:

- Будет, теперь завернём тело в шатёр да захороним, как угодно было князю Святополку.

В Переяславле и людном Киеве, в ближних сёлах и городках: Вышгороде, Василеве, Белгороде, Искоростене, на торгу ли, в церквах только и разговоров:

- Слыхал, Святополк Бориса убил!

- Братоубивец!

- Борис-то тихий был князь.

- Окаянный!

- Вестимо, окаянный!

Трудно людскую молву унять. Велел Святополк народу меды выставить, ин хуже, хмель совсем языки развязал.

В княжьих хоромах, как и при князе Владимире, что ни день, пируют от обеда и допоздна. Уже с полудня кличут горластые зазывалы гостей:

- Дружину старейшую, боярскую, князь Святополк кличет на званый обед!

Тех дважды не приглашать, торопятся в гридню, рассаживаются за дубовыми столами всяк на своём месте, как издавна повелось.

Просторная гридня украшена еловыми и сосновыми лапами, пучками полевых цветов. На полу ногам мягко от толстого слоя соломы.

Святополк сидит за столом, на помосте, рядом с Марысей, в рубахе яркой, шёлковой, от ендовы хмельного мёда раскраснелся, на высоких залысинах пот бисеринками. Княгиня тоже в нарядном сарафане, губы в довольной улыбке. Ещё бы, как оно обернулось. Совсем недавно за крепким караулом в смердовой избе Дни коротала, а ныне княжение киевское…

Вся гридня столами уставлена. Воевода Блуд уселся у самых ног княгини Марыси, туда-сюда покачивает большой головой, хихикает беспричинно.

Не терзают Блуда сомнения, и совесть душу не гложет, что бросил княжича Бориса в беде. В тот день, когда боярин Путша велел ему увести в Киев к князю Святополку дружину, он догадался, что Борису осталось Мить недолго, но не захотел стать на его сторону, переметнулся к Святополку…

За столами, поближе к княжескому помосту, один к другому жмутся бояре Путша, Еловит и Тальц, а за ними Другие бояре, тысяцкие, сотники. Шумно, весело на пиру. Едят и пьют без меры. Отроки с ног сбились, не успевают наполнять ендовы, снедь на столах менять.