Земля незнаемая

Засмотрелся Славин и не заметил князя. Поддерживая Добронраву за локоть, он ступеньками спускался с обрывистого берега. Следом торопились тысяцкий Роман, воевода Ян и тиун Димитрий с раздобревшей боярыней Евпраксией. Княгиня взор потупила, лицо печальное, — видно, нет охоты покидать родные места, зато Мстислав голову высоко несёт, глазами по толпе шарит, будто ищет кого-то. Заметил Славина, а неподалёку от него иноземных гостей, сказал:

— Купцы тмутороканские, и вы, гости с чужих земель, рады будем принять вас в Чернигове, навещайте с товарами.

— За доброе слово благодарим тебя, князь, — ответил за всех Славин. — Торг наше дело. Ты же нас не забывай, а коли в Киеве доведётся побывать да увидеть Савву, скажи, чтоб ворочался домой, и передай ему о смерти Давида.

У мостков Мстислав пропустил на корабль Добронраву с боярыней и тысяцкого тиуна. Толпа прихлынула к берегу, стала дугой вокруг князя. Он обнял Усмошвеца, и промолвил:

— Прощай, воевода, оставляю город на тя. Верю, в надёжных руках он будет. — И шагнул на ладью.

Ударили весла. Гордо выпятив резной нос, корабль тронулся. По мачтам поползли шёлковые паруса.

Встав на скамью, Мстислав снял шелом, крикнул:

— Спасибо те, люд тмутороканский!

И пока ладьи вытягивались в море Сурожское да белели поднятые паруса, не расходился народ.

СКАЗАНИЕ ДЕВЯТОЕ

Затмила жадная корысть князьям разум, и, позабыв добро, пошёл брат на брата… В летописях древних, сказаниях далёких хранит печальная память ту битву…

1

У подножия Старокиевской горы Днепр пьёт воду Почайны-реки. Отсюда тянется заливной луг, заросший травами, жимолостью. Киевляне прозвали это место Оболонью.

В пятый день недели, когда время перевалило за полдень, княжий книжник Кузьма забрёл на Оболонь послушать, как кричат перепела да трещат коростели. Здесь и прихватил его дождь. Частый и густой, он повис сплошной стеной, закрыл Киев. Кузьма укрылся под слежавшейся копной, долго смотрел, как пузырится вода в луже. Прошлогоднее, потемневшее сено пахло прелью.

Не заметил Кузьма, как заснул. И приснилось, будто они с отцом поле пашут. Он, Кузьма, коня за уздцы ведёт по борозде, а старый Савватей грудью на рало налёг, тяжело дышит. Руки у отца синими жилами изрезанные, заскорузлые, борода взлохматилась, и пот со лба катится, глаза застилает. Из-под лемеха земля отцу под ноги пластом выворачивается, парует, пахнет хмелем. Голова у Кузьмы закружилась. Хочет он сказать отцу: «Давай передохнём», но Савватей опережает его, прикрикивает: «Не пора, Кузьма, не пора!»

Пробудился Кузьма, дождь прекратился. Солнце, большое, яркое, к земле опускается. Поднялся Кузьма и напрямик по мокрой траве зашагал к городу.

У Копырева конца[131] полюбовался каменной стеной. Совсем недавно сложили её камнетёсы по Петруниному плану на месте старых бревенчатых городен. Получилась она широкой и высокой, с прикрытием для воинов и бойницами для лучников. Придёт время, и такой стеной Петруня огородить весь город. Вот Золотые ворота[132] начал он переделывать.

До темна ещё не скоро, и Кузьма направился на поиски Петруни.

Второе лето, как приехал он из Тмуторокани и по велению Ярослава город укрепляет. Не раз слышал Кузьма, как бояре меж собой потешались над молодым зодчим:

«Эка городенца Ярослав сыскал! Молоко на губах не обсохло, а туда же…»

А потом попритихли, когда увидели, какие стены по его замыслу мастеровые возвели…

Кузьма пересёк город. Ещё издали за горой камня разглядел, как на дощатых мостках народ суетится: раствор носят, кирпич подают камнетёсам, а те знай молотками постукивают, плиты с природным камнем чередуют, кладут на известковой цемянке. Да так искусно подгоняют, словно под шнур.

Башня-стрельница вся в строительные леса взята.

Заметил Петруня Кузьму, вниз спустился, сказал:

— Се, Кузьма, отводная башня-стрельница с Золотыми воротами. От них каменные стены возведём с перекрытием. То крытый ход в город будет, а по краям для защиты срединной стрельницы ещё две башни поставим с зубчатыми парапетами…

Говорит Петруня и будто наяву всё видит.

— Вот там, Кузька, над Золотыми воротами поднимется надвратная церковь с золочёным куполом, а под воротами княжеская скотница для драгоценностей… Через два лета ты, Кузька, сам на всё поглядишь.

И, прикрыв глаза, помолчал, потом снова заговорил:

— Вчерашнего дня князь Ярослав зазвал меня и велел церковь делать из камня, подобную тмутороканской. Я же, Кузька, издавна иной мыслью тешусь. Не по подобию тмутороканской сделать бы, а чтоб царьградской Софии не уступала. Дорогим камнем её отделать, многоглавыми шеломами своими чтоб она небо подпирала, золотом глаза застила. А тому бы храму вечно стоять и Русь возвеличивать.

— И сколь лет те, Петруня, надобно, чтоб дивность такую создать? — млея, спросил Кузьма.

Петруня усмехнулся:

— Много, Кузьма, много! Пятнадцать ли, двадцать, но я сделаю, поверь… Вот с нынешнего лета зачну известь гасить…

Положив руку Кузьме на плечо, изменил разговор:

— Набахвалился я те, Кузька, пора и честь знать. Темень-то, а завтра вставать спозаранку…