Земля Тиан

Нужна недорогая, но чистенькая балетная труппа и два-три опытных музыканта. Господин Киндервейзе, оказалось, недурно говорил по-китайски, так что Вану не пришлось даже блеснуть своим знанием английского языка. Старый опытный театрал был краток:

— Если будет дана солидная денежная гарантия, — сделать можно все.

Ван запросто обещал ему эту гарантию и, окрыленный надеждами, полетел на указанное ему вчера голубым халатом место.

Автомобиль, с четверть часа покружив по переулкам Нантао, доставил его в богато обставленный в старинном стиле особняк.

Господин Лю принял Вана во внутреннем садике. Старик молча присутствовал тут же. Свысока выслушав почтительный доклад Вана, господин Лю сказал:

— Я вижу, что вы в курсе дела. Наше предложение таково: мой дядя, видный сановник, проживающий в провинции Гуй-Чжоу, считаясь с веянием времени, решил ознакомить своих сограждан с образцами европейского театрального искусства. С этой целью он поручил мне нанять здесь, в Шанхае, небольшую труппу артистов-европейцев и, заключив с ними условие на четыре месяца, поставить их в Гуй-Ян. Никакого комиссионного процента я вам не обещаю, так как артистов будете набирать не вы. Это я вижу из ваших слов. Но если мои личные переговоры с господином Киндервейзе, на которого вы указали, увенчаются успехом — я возьму вас в это путешествие в качестве переводчика на жалование в сто долларов в месяц.

Ван покраснел и охрип от радости.

— Сто долларов… — забормотал он… да… то есть… я подумаю…

— Вы подумаете? — поднял брови старик. Ван растерялся совершенно.

— То есть я… конечно, нет… Я согласен!!! Я вполне согласен!!!

Господин Лю скупо улыбнулся.

— Везите меня к Киндервейзе.

III

Концентрические шеренги матовых шаров под потолком, разом вспыхнув, извлекли из пестрого полумрака просторный зал кабаре. Танцующие отхлынули к столикам. Засновали в проходах белоснежные «бои», разнося в разнофасонных бокалах и бутылках красные, зеленые, розовые, золотисто-желтые напитки.

Слева, рассаживаясь вокруг своих столиков, весь залитый ярким сиянием потолка, колыхался волнами шелка и шифона всех оттенков нарядный цветник, смысл и суть этого места, — тридцать русских девушек — dancing girls.

Многоликий комплекс радости, легкомыслия, слез, печали, нужды, расточительности, источник любви продажной и самоотверженной, причина пьяных скандалов и глубоких драм, цель, волнующая пресыщенные нервы собравшихся сюда мужчин.

Утром, когда солнце стирает с лиц косметику, кладет вокруг глаз темные тени, следы бессонных ночей и алкоголя, — блестящие от сырости «кары» разнесут эту толпу по домам, в многолюдные террасы французской концессии, где в тридцати-сорокадолларовых «румах» — вторая половина их жизни: безработные мужья, франты-альфонсы, школьники-дети, пропойцы-любовники, редко у кого одинокая, нарядная постель…

И так же редкая из них, разве уж выпьет лишнее, позабудет по дороге домой вынуть из сумочки и пересчитать пачку узеньких «данс-тиккетов» и ночную выручку за «дринки».

Теперь эта огромная пестрая клумба волновалась, дышала пудрой и смесью духов, все лица были молоды, свежи и беззаботны.

Потолок погас. Сверху, из-за лож, блеснул прожектор, заливая овал танцевального паркета потоком красно-фиолетовых лучей. На высокой трехярус-ной эстраде четыре саксофониста, с иголочки одетые, одинаковые, как родные братья, разом встали со своих мест и запели, завыли экзотически-пряное, тягучее танго.

Из неожиданного мрака сноп прожектора выхватил стройную, невысокую женщину. Почти голая, волоча за собою волну колыхающегося шифона, с огромным стилизованным гребнем над безумно взбитыми черными волосами, откинув назад руки, она медленно прошла к середине притихшего зала.

Дебютировала новая «star», только что прибывшая из Сингапура балерина Клео Мандрагора, по паспорту — Милочка Петрова.

Белые, серые, светло-коричневые пиджаки, накрахмаленные пикейные «фрако» со всех сторон обернулись к ней. Кое-где блеснули монокли.

Ревю началось.

Мистер Джон Д. Брайтон, главный управляющий и диктатор этого учреждения, знал свое дело отлично. В те золотые времена, когда одуревший от скуки и пьянства иностранный Шанхай горстями разбрасывал доллары в ночных «ball-room'ax» — изощряться особенно не требовалось. Все сходило all right. Но, tout passe![3] Депрессия коснулась и дальневосточного Парижа. «Гость», швырявший в ночь 300, 500 долларов, стал зеленой кошкой, исчез, выродился в пяти-шестидолларового посетителя.

Но мистер Брайтон до сих пор с честью боролся с кризисом.

«Лучшее место в Шанхае» — вот что стало его девизом. И осуществлял свои планы он мастерски. Все в «Rainbow Palace» было только first-class[4]. От оркестра, выписанного из Голливуда, до последнего телефонного боя, все у него носило отпечаток особого, одному «Rainbow Palace'y» присущего шика. Этим козырем мистер Брайтон успешно бил своих конкурентов. Все в Шанхае, что только имело возможность прокутить сотню долларов, несло эту сотню к нему. Мелкими клиентами он не интересовался, но, вероятно, именно поэтому они шли в «Rainbow Palace» особенно охотно.