Земля точка небо

— Мы знаем, как отличать настоящих, так? Это сразу видно, глаза там, слова, общение… Мы знаем, что мы люди, так? Я стоял молча, слушая мычание танцпола, бьющееся в портьеры.

— Смотри, — Фернандес подошел к своей кукольной блондинке. — Вот это существо не напоминает тебе овцу? Девушка покосилась на Вернадского, изобразила губами слово «дурак» и снова устремила холодные глаза в пространство.

— Животные! — объявил Фернандес, подняв указательный палец. — Красивое тело, простой мозг, вверху одна дырка, снизу две. Он шлепнул девушку по тонкой руке.

— Ноль поэзии, одна физиология. Простые телесные ценности. Верно?

Бе-е-е! — сказал Вернадский, нагнувшись к ее точеному ушку. Кукольная блондинка скосила глаза на Фернандеса, открыла рот, закрыла его, вздернула подбородок и принялась выбираться из-за стола, оранжево краснея под загаром. Вернадский, ни капли не растерявшийся, скользнул девочке за спину, присел у ее другого уха и быстро зашептал что-то неслышное, упрямо гладя, растирая, теребя ее шоколадные плечи, сантиметр за сантиметром возвращая обиженную блондинку на сиденье. Фернандес умеет не пустить. Он даже со мной проделывал такой фокус, не говоря о… ну, людях попроще.

— Животные, — Вернадский вернулся к беседе, как ни в чем не бывало. — Мы жрем курицу — нам насрать на курицу. Потому что куры тупые. Он указал через плечо на блондинку, которая снова насупила брови.

Допил коктейль и вытер рот.

— Даже так. Не животные, а просто вещи. Предметы роскоши. Его девочка высокомерно улыбнулась. Роль вещи определенно нравилась ей больше, чем роль овцы.

— Я, наверное, пойду, — сказал я.

— Ван сек, тут есть путь напрямую, — Фернандес потащил меня в другой конец бункера, где за лиловыми кулисами открывался грязный бетонный коридор. — Спецвыход для друзей.

— Слушай, — не удержался я, когда блондинка осталась по ту сторону драпировки. — Я знаю, ты не веришь в отношения, и все такое… Но я хотел сказать, эта девочка, Эвридика, ты серьезно ей нравишься Опять я затеваю мелодраму.

— Бля-а-адь, — зевает Вернадский. — Что значит, «серьезно»? Типа любовь, да? Похоже.

— Любовь, — Фернандес приложил руку к сердцу и улыбнулся своей косой улыбкой. — Это головоломка. Переделай слово «жопа» в слово «роза» за пять ходов. Не пойму.

— Объясню на примере любви к Родине. Вот тебе мой папа, с трибуны заклинает: быдло, люби Родину. То есть, люби государство. А кто государство? Он государство! Значит, когда мой папа просит тебя любить Родину, он буквально подразумевает: стань на колени и целуй мою вислую жопу! Вот так, — Вернадский щелкнул пальцами и хлопнул меня по спине. — Ладно, ладно, возражений у тебя будет много, их у всех много, я просто говорю свое мнение, кому не нравится — заранее извините. Пока! Он распахнул передо мной дверь, и я оказался на стоянке позади Рейва. В горячем воздухе пахло асфальтом. Стекла машин горели в закатном солнце. Я сделал два ленивых шага, и кто-то умело обхватил меня сзади, придавив мой кадык рукой и уперев под скулу жгучее острие.

6 сентября 2005 года

— Здоров? Так и сказали «здоров»? Официально?

— Я сам в шоке.

— Подожди. Нет, я знаю.

— Ну?

— Короче, отведу его к майору… И скажу: товарищ майор, этого человека в дурдоме официально признали здоровым. А теперь почитайте его дело, и может, будете относиться уважительней ко мне, к следователю Касьянченко и другим людям нашего поколения.

20 мая 2003 года

И снова был мартини. Спустя почти месяц первый эпизод «Вау!» с участием Лизы попал в эфир. Ребята уверяли, что это нужно посмотреть вместе. И теперь Лиза сидела, забившись в угол дивана и крепко обняв бутылку. Всякий раз, когда на экране появлялась Элиза Фрейд, произнося ужасным голосом очередную чудовищную реплику, настоящая Лиза торопливо свинчивала пробку и делала глоток елового напитка, совсем не трогая бутерброды. Желудок Лизы ушел в кому с первыми кадрами заставки «Вау! Он нашел всех ее парней», а вот горло пересыхало зверски, и мартини пришелся очень кстати. С Лизой творились странные вещи. Во-первых, она была удивлена и даже задета. Эти изнурительные съемки, переозвучка, три недели монтажа — и что она видела теперь?

Вообще-то, передача мало отличалась от рабочих клипов, под которые она писала голос. Тут и там, конечно, что-то было вырезано, здесь — не очень гладко — склеено, а местами шел откровенный бред. Вопросы Анжелики оставались без ответа, реплики гостей звучали не по теме, Элиза вообще несла сплошную чушь (пробка, глоток), на герое программы были очки, которые сперва торчали из кармана, потом вдруг оказались у него в руках, потом ежеминутно вскакивали на лоб. Нет, эти мелочи наверняка ускользали от зрителей, как и то, что гость был актером. Неясным оставалось другое: на что здесь, боже мой, потрачено три недели?