Земля вечной войны

– Именно. А я спокойно доучилась. Я даже скучала по нему. Преподаватели удивлялись, почему прежних успехов нет, а я, выпив, всплакнула у подружки и под большим секретом проболталась, что никого так, как жиденка, не любила, и, пока любила, могла – а когда он исчез, ничего не могу, техника есть, а страсть, чувство – все ушло.

– Тогда тебя наша контора, должно быть, и взяла на крючок. А после окончания предложила перейти на регулярную работу?

– В общем, да.

– Не знал, что ты художница.

– Была. В этих вещах очень четко – или ты что-то, или ты ничего вовсе. Кстати, потому я и не верила, что наш подопечный – убийца. Я видела его работы. Видела его, и его друзей, и его комнатенку. Такие не бывают убийцами. Для них легче с собой покончить, а не с другими.

– Ты очень крупно ошиблась.

– Нет, – я не ошиблась. Тот студент-художник – умер. Исчез. Нет его. А осталось… приблизительно то, что мы с тобой, и осталось.

– Не надо меня с этим… недоделышем равнять. И кстати, мне кажется, – ты уж извини, – фуфло вся твоя история. Ты ее прямо сейчас из пальца высосала, чтоб меня в краску вогнать. Разве нет?

– Высосала. Именно это слово, – Нина вздохнула. – Нам пора. Слышишь, поезд подходит.

Проводник, молодой, но уже толстоватый, сонный, в белой рубашке и брюках со стрелками, торопливо натянутых по случаю прибытия в столицу, в пластиковых шлепанцах на босу ногу, выждал, когда последний пассажир вытащит сумки, проволочет их по перрону и скроется за вокзальной дверью. Вздохнув, взобрался по ступенькам назад в душную, пропахшую несвежим бельем внутренность вагона. За ним в вагон неслышно скользнула женщина. Проводник обнаружил ее, только зайдя в свое купе. Она шагнула вслед за ним и закрыла за собой дверь.

– Вы чего? – спросил проводник, вздрогнув. – Вам чего нужно? Все вышли уже.

Женщина подняла руку, в которой была зажата сложенная пополам зеленая бумажка. Проводник прищурился, рассматривая цифру на бумажке, и сказал: «У меня нет ничего. Пустой». Женщина сказала хрипло: «Я не за тем. Скажи, у тебя никто не выходил раньше времени? А если выходил – где? »

– Никто, – сухо сказал проводник. Женщина сунула руку в карман, и в ее руке оказалась еще одна такая же бумажка.

– Я сказал, никто! Если вы не уйдете, я милицию вызову, – сказал проводник.

– Не вызовешь, – сказала женщина и носком туфли вдруг точно и резко ударила его в промежность.

Проводник засипел и согнулся, прикрывая ладонями пах. Женщина схватила его за волосы и ткнула ногтем большого пальца в глаз. Проводник взвизгнул.

– Если закричишь, останешься без глаза, – предупредила женщина. – Кто и где? Считаю до трех и нажимаю сильнее.

– Не надо, – просипел проводник. – Не надо, у меня дети. Трое сошло, из одного купе, на границе, погранцы взяли, только глаз не надо, глаз, прошу.

– Тебе заплатили, чтобы ты молчал? Кто платил?

– На станции прямо, капитан, жирный такой. Говорит, проболтаешься, убью. Мое дело маленькое. Только вы глаз отпустите, пожалуйста. Не надо.

– Если ты солгал, лучше сам себе глаза выколи, – перед тем, как мы тебя найдем.

– Я не лгу, честное слово, не лгу, господи, глаз, гла-аз, не надо, не надо!

– А если ты проболтаешься, скотина, если ты только проболтаешься…

– Нет, клянусь, хотите, матерью поклянусь, нет, ради бога.

Когда женщина наконец исчезла, – почти так же беззвучно, как и появилась, – проводник повалился на колени и заплакал, прижав ладонь к пульсирующему невыносимой, раскаленной болью глазу.

– Он нас подставил, – сказал Павел. – Этот вонючий скользкий козел нас продал. Я тебе говорил, он нас продаст. И продал ведь. И тебя, и меня заодно. Падло. Здешняя охранка из кожи вон лезет, чтоб хоть одним глазом глянуть на наши новые разработки. А тут – свеженький клиент. Мы по уши в дерьме!

– Заткнись, – сказала Нина. – Сдал или нет, а если и сдал, то он ли – еще вопрос. Но я на него искать ответ не собираюсь.

– А что ты, мать твою, делать собираешься?

– Искать. И найти.

Капитан, довольно насвистывая, вышел во двор и направился к своему джипу, припаркованному уютно и укромно в теньке под двумя пышными, раскидистыми чинарами, чтобы не раскаляло его послеполуденное солнце. Местечко это было прочно и бесспорно за капитаном закреплено, и к любому покушению на него капитан относился крайне неодобрительно. А капитанское неодобрение угрожало покусившемуся на атрибут его власти очень большими неприятностями. Капитан был влиятельной личностью. Значительной. Известной большим людям и в Ташкенте, и в Бишкеке. Капитан знал толк в хороших домах, машинах, женщинах и лошадях. Арбузы и дыни всегда кушал как следует охлажденными проточной, холодной арычной водой, не в коем случае не из-под крана. Чай капитану заваривали только в фарфоровом, старой китайской работы, чайнике, пузатом и расписанном изящными, как изморозь, нежно-розовыми цветами. Лепешки ел только домашние, как и масло. Мясо всегда выбирал сам, не доверяя никому. И подношений меньше ста долларов не брал никогда. Принципиально.