Земля войны

– Это еще не все. Выкладывай.

– Семнадцатого в республику прилетает делегация во главе с вице-премьером Угловым, – сказал Кирилл, – Иван Витальевич запланировал поездку в Бештой. Он велел передать вам самый горячий поклон. Еще он сказал, что едет для того, чтобы открыть памятник основателю Бештоя генералу Лисаневичу.

За столом наступила мертвая тишина.

* * *

После ужина мэр Бештоя спустился на открытую террасу, выходившую на небольшой, усаженный деревьями и цветами дворик. Верх террасы был увит виноградной лозой, но листья еще не распустились, а вот розы, высаженные в черную рыхлую землю у края навеса, цвели белым, красным и желтым.

Кирилл вышел вслед за ним.

За террасой короткая тропинка вела через сад к искусственному гроту, с которого летом скатывался водопад – там обыкновенно устраивали шашлык. Но сейчас было еще слишком рано, вместо водопада грот щерился грубыми цементными заплатками, в желобе перед ним стыла серая грязная вода, и только стайка детей прыгала через желоб туда-сюда.

В доме было много детей, и еще после роддома Заур взял на воспитание двоих.

– Что это за история со стиральным порошком? – спросил Кирилл.

– Вам уже успели рассказать? – поморщился мэр.

– Меня уже успели спросить. В Кремле. Это правда, что по трейлеру возбудили уголовное дело?

Заур резко обернулся и поглядел в глаза русского. У мэра Бештоя была небольшая лысина и заметные мешки под темными рентгеновскими глазами, и сейчас, дома, в удобном и чистом тренировочном костюме, он выглядел усталым и невыспавшимся.

– Да, – сказал Заур, – это дело надо закрыть.

В голосе мэра Бештоя была холодная окончательность, которая взбесила Кирилла. История с трейлером, если уж на то пошло, была абсолютным свинством. Кирилл представил себе, на сколько бы лет сел человек, который где-нибудь в США позволил бы себе, во главе вооруженной банды, угрожая пистолетом, отобрать у водителя трейлер, загнать его в поле и сжечь на глазах двадцати ментов. А между тем мэр был прав. «Лучше уж я закрою это дело, – подумал Кирилл, – чем Джамалудин примется откручивать яйца свидетелям».

– Найдете памятник, – сказал Кирилл, – закрою дело.

Встал и пошел к себе в комнату. Он очень устал.

Заур Кемиров остался сидеть, глядя на играющих детей и на последние отблески солнца, проваливающегося за горы. Как и всегда на юге, ночь приходила необыкновенно быстро. Заур глядел на месяц, встающий над Ялык-тау, и думал о своем брате.

Заур Кемиров никогда не предполагал, что из его младшего брата выйдет что-то путное. И дело было не в дерзости Джамалудина и не в его выходках.

Заур Кемиров никогда не считал, что один человек вправе отнимать у другого жизнь. Это было главное убеждение Заура, и он с ужасом видел, что его младший брат считает иначе.

Та к получилось, что когда в 96-м году братья встретились снова, Заур увидел другого Джамалудина, и больше всего в этом другом человеке Зауру понравилось то, что Джамалудин глубоко и искренне поверил в Аллаха.

Заур не знал, как это произошло: на войне тот, кто не становится ближе к дьяволу, часто становится ближе к богу. Но факт был тот, что вместо надменного мальчишки, хулигана, главной вещью в мире считавшего свой кулак, перед Зауром был совсем другой человек, душа которого обрела железный позвоночник веры, и больше поэтому не могла ни ползать, ни кланяться. И хотя этот, новый, Джамалудин был куда опасней и беспощадней прежнего, – старый Джамалудин не боялся ничего, даже смерти. А новый боялся Аллаха.

В Джамалудине было много такого, что пугало Заура. В его вере было много наивного, и более образованный и светский Заур порой болезненно вздрагивал, услышав от него совсем уже какую-то простонародную глупость. Но Заур видел, что без веры его брат превратился бы в заурядного бандита, и он каждый вечер благодарил Аллаха за то, что брат его молится и держит уразу.

Но после роддома это стал другой человек, который верил в другого Аллаха.

Джамалудин и раньше молился пять раз в день, но он почти никогда не вставал к утренней молитве и не ходил для нее в мечеть. Теперь, во сколько бы он ни лег, будильник поднимал его на рассвете, а когда наступало время молитвы, Джамалудин прерывал любую встречу.

Он и раньше по возможности держал уразу, но после роддома он постился весь Рамадан. Потом он стал держать уразу два месяца; в прошлом году он держал ее три месяца, и еще по четвергам.

Джамалудин никогда не был охотник до греха, не считая, конечно, гордыни, драк и войны. Но теперь понятие греха расширилось невероятно. Заур знал, что его брат за последние четыре года ни разу не переспал с проституткой, не выпил ни грамма спиртного, и когда как-то раз в Москве их позвали на встречу в ресторан, где на стойке бара между зажженых огней танцевали девочки, Джамалудин развернулся и сказал по-аварски: «Я подожду в машине». Он и в самом деле просидел в машине все три часа встречи. Чиновник, с которым ужинал Заур, решил, что это – его водитель.