Земляк Ломоносова. Повесть о Федоте Шубине

Приехал барин к кузнецу,Силач он был не малый,Любил он силою своейПохвастаться бывало.«А ну-ка, братец, под коняВыкуй мне подковы,Железо крепкое поставь,За труд тебе – целковый».Кузнец на барина взглянул,Барин тароватый;«Давай-ка, барин, услужу,Не по работе плата».Кипит работа, и однаПодкова уж готова,

Рукой подкову барин сжал —Треснула подкова.«Мне эта будет не годна,Куй, кузнец, другую». —«Ну, что ж, давай еще скую,Скую тебе стальную».И эту барин в руки взял.Напружинил жилы,Но сталь упруга и крепка,Сломать ее – нет силы.«Вот эта будет хороша,Куй по этой пробе.Меня охотники уж ждутДавно в лесной трущобе.

Теперь я смело на конеОтправлюсь на охоту.А на-ко, братец, получиЦелковый за работу»…«Ах, барин, рубль ваш недоберХотя он и из новых».Между пальцами, как стекло,Сломал кузнец целковый.Тут подал барин кузнецуВдобавок два целковых.«Вот эти будут хороши,Хотя и не из новых».«Ах, барин, хрупок ваш металл,Скажу я вам по чести»…

Кузнец и эти два рубляСломал, сложивши вместе…

Дальше в песне говорилось о том, что барину ничего неосталось делать, как покраснеть за свое бахвальство, восхититься силой кузнеца, подать ему червонец и сказать:

«На вот, пожалуйста, возьмиДеньгу другого сорта,В жизни первый раз встречаюЯ такого черта!»

Хотя имя барина ни разу не было названо, Шубин представил себе по этой песне образ сильного и доступного Петра Первого. Кстати, он тут же вспомнил рассказы денисовских старожилов о том, как Петр приезжал в Холмогоры, как был в гостях на Вавчуге у корабельного строителя Баженина и, выпивши, хвастаясь своей силой, хотел остановить колесо водяной пильной мельницы. Испуганный Баженин успел предупредить несчастье. Он послал людей спустить у мельницы воду. И когда Петр подошел к колесу, оно еле-еле вращалось. И слово царское было сдержано, и от опасности Петр избавился. Протрезвясь, Петр поблагодарил Баженина…

Между тем, пока Шубин вспоминал это, песня была допета до конца и подметка к башмаку прибита.

– Сколько за труд? – спросил матрос.

– Надо бы три копейки, но если отгадал, про кого я пел, ни гроша не возьму.

– Еще бы! – обрадовался матрос. – Не в песнях, так в сказках я слышал такое же про Петра.

– Молодец! – похвалил сапожник, сбрасывая себе под ноги мусор с фартука. – Не надо мне твоих грошей, носи счастливо, не отпорется. Да приверни в кабак, выпей за мое здоровье… Ну?! У кого работа есть! Чего встали? Я песнями не торгую, мне работенка нужна…

Толпа стала нехотя расходиться. Шубин осмотрел свои башмаки и подошел к сапожнику. Ему хотелось с ним познакомиться ближе и сделать с него барельеф.

– Мне бы вот чуточку каблук поправить, – обратился он к сапожнику.

– Добро пожаловать, разувайтесь, барин.

– Барин-то я барин, только мозоли с рук у меня не сходят, – ответил Федот.

– Барин с мозолями!? – удивился сапожник, глядя на Шубина и, встретив добродушный взгляд, усмехаясь, добавил: – Это не часто бывает. А вы по какой части?

– Да вроде бы живописной, – охотно ответил Шубин, – я скульптор…

– Ох, и не люблю я живописания. Худо, барин, когда по живым-то людям пишут. Глянь, как меня исписали, – сапожник показал Шубину клеймёные щеки и лоб.

– Я это уже приметил. Где же тебя так разукрасили? И за что? – спросил Федот, подавая сапожнику башмак и присаживаясь на то место, где сидел матрос.

– В остроге, понятно, барин. А за что, сам посуди: у себя там, в Вологодчине, на Кубенском озере, рыбку половил, а озеро-то монастырское, так меня за это и отметили…

– Ну, что ж, и в остроге, наверно, хорошие люди были?

– Да, барин, были. Получше, нежели на воле. Такие головастые – на все руки…

Сапожник сорвал клещами с каблука изношенную, стоптанную набойку, посмотрел, на зуб взял и отложил в сторону:

– Где, барин, такой крепкий товар брали?

– У француза покупал.

– То-то я вижу товар хороший, а работенка неважнецкая, так себе – одна видимость…

Пока сапожник прибивал к башмаку набойку, Федот расспросил его обо всем: об остроге, о заработке, о семье и о том, где он такую песню слышал.