Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец

– Лицом к стене!

Грохот ключей, визг петель.

– Заходи!

Каменный мешок два с половиной на два метра, потолок высоко, под потолком одинокая лампочка на двенадцать вольт, повеситься на ней невозможно, а напряжение в сети полностью безопасное. Две пристегнутые к стенам койки, привинченный к полу узкий стол, сиденья у стола настолько узкие, что долго на них не усидишь. Забранное решеткой из толстенных железных прутьев оконце, параша в углу и все. Грохочет запираемая дверь. Надеюсь, что я тут ненадолго.

В камере стоит жуткая вонь. В спертом воздухе витают кислые запахи немытых тел, какой-то гнили и еще чего-то жутко неприятного, свой вклад вносит параша, почти заполненная предыдущими постояльцами. Исследования маленького оконца на предмет организации притока свежего воздуха показали полную бесперспективность данного мероприятия – крохотная форточка была намертво заколочена здоровенными гвоздями. Некоторое время бесцельно слонялся по камере. Внезапный арест и первое в жизни попадание в тюрьму выбили из колеи. Наконец по коридору, гремя ключами, прошел надзиратель.

– Отбой. Отбой.

У моей камеры притормозил, открыл кормушку.

– Отбой, койку отстегни. Подъем в семь.

Лязгнул запором и пошел дальше, а я завалился на жесткие доски, отшлифованные многочисленными спинами, лежавшими на них до меня. Еще минут двадцать поворочался на жестком ложе, пытаясь устроиться поудобнее, и, наконец, заснул.

– Подъем!

Спросонья я не сразу понял, чего от меня хотят. Вчерашний надзиратель энергично тряс меня за плечо.

– Подъем! На выход с вещами!

Какие у меня вещи? С трудом разлепив глаза, я сел на скрипучей шконке и уставился на ненавистного вертухая.

– Чего? Куда?

– Очухался? На выход. Вот с ними поедешь.

Рядом с ним стояли два молодца, одинаковых с… Нет, не с лица, у таких мордоворотов лица не может быть в принципе. Рост у обоих под два метра, морды лоснятся, кулачищи как пивные кружки, в глазах только мрачная решимость выполнить приказ хозяина. Любой ценой выполнить. Такие безоговорочно преданные, не рассуждающие типы всегда верно служат своему хозяину. Пока тот в силе. Стоит ему оступиться или, не дай бог, упасть, они тут же находят себе другого хозяина. И так же верно и преданно начинают рвать в клочья всех, на кого он укажет, включая прежнего хозяина.

Один из бугаев сделал шаг вперед, взял меня за шиворот и сдернул со шконки.

– Шевелись давай.

Начался обратный путь вниз по железным лестницам с затянутыми сеткой пролетами, длинным коридорам, перекрытым решетчатыми дверями. Впереди тюремщик, за ним мордоворот, которого я условно называю старшим, следом я, руки за спину, за моей спиной топает младший мордоворот. У каждой двери стоит надзиратель.

– Открывай!

Лязг открываемой двери.

– Закрывай.

Снова лязг, и наша четверка оказывается в коротком тамбуре, запертом с двух сторон.

– Открывай!

Еще один лязг, и мы в небольшом помещении, выход из которого через обычную дверь. Тюремный двор освещается несколькими желтого света фонарями. Недалеко от выхода стоит черная «эмка», меня ведут к ней. Старший открывает правую заднюю дверь.

– Залазь.

Младший придает мне ускорение тычком в спину. Устраиваюсь на узком диване и тут же оказываюсь зажат между этой сладкой парочкой. К моему изумлению, двери машины все-таки закрываются, но теснота такая, что ни рукой шевельнуть, ни ногой двинуть. Глаза мне тут же завязывают, даже не успеваю разглядеть, кто сидит за рулем. Машина проезжает несколько метров и останавливается. Металл с грохотом катится по металлу. Еще несколько метров вперед, остановка, грохот катящегося металла. Открывается дверца. Бу-бу-бу-бу – о чем говорят, разобрать не могу, и вдруг раздается четкое:

– Проезжайте!

Грохочет откатываемая створка ворот, и машина выезжает за пределы тюрьмы, поворачивает направо, неспешно ускоряется. В эти годы вообще весь транспорт никуда не торопится. Едем долго, «эмка» бодро бежит без остановок, покачиваясь на ямах, видимо, едем по шоссе. Интересно, куда? От неподвижного сидения в одной позе руки и ноги затекают и начинают болеть. Попытка шевельнуться закончилась жестким тычком под ребра и окриком.

– Сиди смирно!

А бугаи к такой ситуации, похоже, привычны – едут и не пищат. Но вот машина замедляется, начинает петлять по улицам, несколько раз останавливается. Такая езда длится уже минут тридцать. Значит, это не один из мелких городишек, которые мы проезжали до сих пор, а крупный город – конечная цель нашего путешествия. Я даже догадываюсь, как он называется.

Еще одна остановка, открывается дверца, и опять бу-бу-бу-бу. Машина проезжает еще пару сотен метров, останавливается, и оба мордоворота освобождают меня из своих объятий.

– Вылезай!