Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец

– Лейтенант, – не только ноги, но и язык начал заплетаться, – никому, слышишь, никому мою машину не отдавай. Они ее угробят, а я вернусь. Я вернусь, вернусь.

Анечка поддержала заваливающегося бойца и буквально на себе поволокла его к одной из беленых, крытых соломой хат, девушка оказалась неожиданно сильной, это отметил даже затуманенный алкоголем Вовин мозг. В хате располагалась хозчасть медсанбата. Пожилой старшина принял у Лопухова оружие, с него сняли пропахшую гарью, местами опаленную форму, взамен выдав синий больничный халат. Поскольку сам он справиться с пуговицами не мог, то пришлось основную работу проделать медсестричке. Да, давненько пьяного Вову девушки не раздевали! Да что там, и сам он девушек давно не раздевал даже на трезвую голову. Эх, если бы не замотанные бинтами руки!

Разместили Лопухова в одной из хат. В одной из комнат располагались хозяева, старик со старухой, женщина неопределенного возраста, то ли дочь, то ли невестка, и две девочки лет четырех-пяти. Во второй располагались долечивающиеся легкораненые, тяжелых отправляли дальше в госпитали.

– Анечка, можно я вас так буду называть?

– Можно, можно, – девушка укладывала Вову на дырявый матрас, с торчащими из него клочьями ваты.

Тут бы плавно перейти к комплиментам, но Лопухова переклинило, и он ляпнул:

– А обед скоро?

– Через три часа, – Вову укрыли тощим синим одеялом.

– Анечка, вы – королева моего сердца, придете меня с ложечки покормить?

– Приду, если Мария Ефимовна отпустит.

И ушла, вильнув на прощание своим пышным задиком.

– Королева, – пробормотал ей вслед Вова и уснул.

Обед он благополучно проспал, Анечка не пришла. Всему медсанбату было не до него. Ему повезло, привезли его во время паузы в боях, а в этот день начались бои за плацдарм на правом берегу. К полудню раненые пошли сплошным потоком. Фырчали за окном моторы автомобилей, кого-то вносили, кого-то уносили. Рядом с Вовой оказался танкист с полностью забинтованной головой, вот кому не повезло, в белом шаре остались две дырки для носа и рта.

– Пить, пить, – просил обожженный танкист.

– Как же помочь-то тебе, браток, руки у меня…

Но танкист его не слышал, только постоянно просил пить.

– Эй, кто-нибудь, мать вашу! Воды принесите!

На его вопли появилась хозяйка, та, что помоложе.

– Воды, воды принесите.

Женщина кивнула и через пару минут вернулась с побитой эмалированной кружкой. Осторожно придерживая голову, склонила к его губам кружку, танкист затих, судорожно глотая живительную влагу. Напоив обожженного, женщина поставила кружку рядом с ним и поднялась.

– Пишлы.

Только сейчас Вова заметил, что обе девочки пришли следом за матерью и тоже наблюдали за всем. Худенькие, босые, в каких-то домотканых одежках, но чистенькие. Глазенки серьезные, совсем не детские у них были глаза.

– Подожди, – окликнул Лопухов хозяйку. – У меня в вещмещке, снизу, мешочек лежит. Забери, детишек угостишь.

Женщина в нерешительности замерла.

– Бери, бери, – подбодрил ее Вова.

В мешочке лежало полтора десятка кусков колотого сахара, результат последней обменной операции излишков сэкономленного бензина. Была мысль подсластить этим сахарком возможные в будущем отношения с соблазнительной медсестричкой, такие пышечки сладкое любят, ну да ладно, потом он что-нибудь придумает.

Поток раненых шел всю ночь и прекратился только с наступлением светлого времени. Обгоревшего танкиста увезли, его место занял солдат с обеими ампутированными ногами. Этот, по крайней мере, спал, не отойдя еще от наркоза. Вова представил, что ожидает его, когда он проснется.

Утром злой и не выспавшийся Лопухов выбрался из хаты. Сунулся было в сортир, но по дороге сообразил, что со своими руками не справится. Благо не минус тридцать на улице и листьев на кустах еще хватает. Распахнул халат, шипя от боли, стянул кальсоны и, раскорячившись, кое-как отлил, ухитрившись не попасть на белье. Потом с большим трудом водрузил нижнюю часть гардероба на место. С завязками справиться и не пытался, пришлось придерживать их рукой. Во жизнь, ни умыться, ни побриться, ни, извиняюсь, задницу подтереть.

Но ничего, постепенно привык. Зато отъелся, отоспался и начал поглядывать вокруг в поисках иных удовольствий. Тут-то и обнаружилось, что столь близкие, казалось бы, медсестрички, особенно одна, недоступны, как будто между ними глубокая пропасть. И тому было множество причин. Во-первых, медперсоналу приходилось всю ночь принимать и сортировать раненых, выматывались девушки насмерть и сил на шуры-муры у них не оставалось. Во-вторых, как только интенсивность боев снизилась, вокруг начали виться всевозможные ухажеры из штабных, конкуренции с которыми красноармеец Лопухов не выдерживал. Суровая Мария Ефимовна, пребывавшая в звании капитана медицинской службы, пыталась стоять на защите нравственности своих подопечных, но одна уследить за всеми не могла, а молодые девки-дуры велись на блеск звездочек на погонах и звон орденов на груди.