Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец

К тому же его любили женщины. Сам старшина был однолюбом, предпочитал одиноких молодух в теле и обязательно с собственным хозяйством. Благо во время войны этого добра хватало и везде, на Украине, в Польше, Германии, где бы ни останавливался бригадный штаб, старшина находил себе бабу. Как он объяснялся с немками и полячками, оставалось тайной, но от них он нахватался импортных словечек, которыми пересыпал свою речь. Чем-то он напоминал Вове одного персонажа из старого фильма, только у того руки были золотые, а у старшины росли из. Но это уже в Вове заговорила зависть.

На обратном пути грузовик начало вести вправо. Поначалу Вова решил, что почудилось, но чем дальше, тем сильнее машину уводило с прямой. Матюгнувшись, он съехал на обочину. Зашевелился спавший до этого Дормидонтов.

– Что случилось?

– Прокол, похоже. Сейчас разберемся.

Действительно, прокол. Место тут нехорошее, безлюдное. И развалины кругом. Вместе с домкратом и инструментом Вова вытащил из кабины ППС, повесил его на зеркало, так, чтобы был под рукой, и приступил к ремонту. Старшина куда-то отошел, пока Лопухов крутил гайки и снимал запаску.

Сзади что-то залепетали по-немецки. Голос детский, но Вова все равно вздрогнул. Автомат трогать не стал, обернулся. Девчонка лет четырнадцати-пятнадцати, на страшного русского смотрела с испугом, но продолжала что-то лепетать, показывая то на себя, то на него. Вова ни хрена не понял, ни из ее слов, ни из жестов, стоял и хлопал глазами. Подошел Дормидонтов.

– Чего тут у тебя?

– Да вот, девчонка немецкая что-то хочет, а что, не пойму.

– Ну, ты и лопух, Лопухов, – заржал старшина, – она тебе себя предлагает, в обмен на продукты.

Вова пригляделся к девчонке внимательнее. Похоже, с возрастом он ошибся, постарше будет, лет шестнадцати, а может, семнадцати. Худая, бледная, наверняка в подвале последние дни сидела, ручки, ножки тоненькие, груди, считай, совсем нет, вот и ошибся. В чем другом, но в педофилии Вова замечен не был, предпочитал бабенок постарше и пофигуристей. К тому же не по своей воле на дорогу вышла, где-нибудь поблизости в подвале наверняка мать, братишки-сестренки. От одной этой мысли зашевелившееся было желание напрочь отбило. А тут еще и старшина рядом стоит и ржет, как жеребец.

– Да ну ее.

Как выяснилось, старшина оказался более всеяден.

– Если не хочешь, так я воспользуюсь. Пошли, фройляйн, не обижу!

Облапив немочку, Дормидонтов повел ее в развалины ближайшего дома. Но тут девчонка почему-то уперлась, то ли плату хотела вперед получить, то ли замена ей не понравилась, то ли по ходу дела передумала.

– Ну чего упираешься? Жрать-то, небось, хочешь?

Видимо, старшина сделал ей больно, немка заверещала.

– Ах, ты еще и кусаться?!

Рука у Дормидонтова тяжелая, девчонка отлетела метра на два, свернулась калачиком и заплакала.

– Оставь ее!

Пока дело было добровольным, Вова не вмешивался, но насилия над женщинами он и раньше не терпел и насильников не переваривал. Уже протянувший к девчонке руку старшина на мгновение замер, выпрямился и обернулся к Лопухову. Не понравился Вове старшинский взгляд.

– Не встревай, ефрейтор!

Но в Вову уже вселился бес противоречия.

– Отвали от нее, козел!

Дормидонтов потянулся к висевшей на пузе кобуре, но рука замерла на половине пути, сразу, как только щелкнул затвор ППСа.

– Она же немка, а ты из-за нее на кого оружие направил? На своего командира? На боевого товарища?

– Тамбовский волк тебе товарищ! Вон как ряху на солдатских харчах разожрал! Уйди, не доводи до греха!

Старшина уже понял, что прямо сейчас убивать его не будут, руку от кобуры убрал и в сторону отошел, прошипев что-то угрожающее. Вова повесил автомат на плечо, вытащил из кабины свой НЗ, подошел к немке и попробовал ее приподнять. Попытка удалась.

– Ну, все, все, успокойся.

Успокаивающие слова возымели обратное действие, немка зарыдала еще сильнее.

– Ну ка, дай посмотрю. Ничего страшного, до свадьбы заживет.

А фингал-то будет знатным.

– На вот, возьми.

Вова сунул ей в руки мешок с НЗ.

– Все, иди отсюда, иди. Мне колесо менять надо.

Девчонка еще пыталась что-то лепетать, но Лопухов развернул ее и легким толчком в спину придал ускорение. Когда он вернулся к машине, в развалинах никого уже не было.

Дормидонтов всю дорогу молчал, в Вовину сторону даже не смотрел. Злоба просто переполняла его, даже капитаны на него голос не повышали, а тут какой-то ефрейторишка оружием угрожал. Прибыли в расположение, машину разгрузили. И все молча. После этого Лопухов отправился отдыхать, а на следующий день ему пришлось предстать перед темными очами майора Левинсона.

– Дормидонтов на тебя рапорт написал, что ты ему оружием угрожал.

– Этого никто не видел.

– Значит, сам факт ты не отрицаешь?

На этот вопрос Вова предпочел не отвечать, Левинсон сделал выводы сам.

– Тогда есть два варианта. Первый – дать делу официальный ход, и тогда для тебя все закончится штрафной ротой.

– А второй?

– Есть приказ направлять тыловиков для пополнения передовых частей.

– Водителей этот приказ не касается.

– Правильно, но можно пойти добровольно.

Размышлял Вова недолго.