Читаем Зерна полностью

Гончар выстрелил. Мишень упала. Рядом ударили еще выстрелы. Гончар покосился, чтобы увидеть комбата, но показалась вторая мишень. Гончар свалил и вторую, а третью срезал, когда она только появилась. Он весело крикнул:

— Ефрейтор Гончар стрельбу закончил, — и сам себе скомандовал: — Оружие к осмотру!

Соседи еще стреляли, и хлопки выстрелов, как удары бича, неслись по полигону. Изморось все висела в воздухе. Солдаты, выполнившие упражнение, встали. На брезенте светло-серыми пятнами остались следы, где лежали солдаты. Подошли следующие четверо. Лялин собрал у отстрелявших гильзы, раздал очередникам патроны.


Комбат записывал результаты, прикрывая листок.

— Хорошо идет, товарищ капитан, — обратился к нему Лялин, — скоро все отстреляются, ни одного перестрела.

— Не сглазь, — ответил капитан.

— Тьфу, тьфу! — ухмыльнулся Лялин. — А вы стрельнете, товарищ капитан? Может, очередью? Что ж экономить, все равно списывать, срок подошел.


Гончар тоже считал результаты, но не у всех, а у своего расчета. Расчет отстрелялся без троек, оставался командир расчета Фандеев.

— А он хорошо стреляет, твой командир? — спросил солдат.

— О! К гадалке не ходи!

— Это который?

— Вон, под березой.

— А, — увидел солдат, — орал на меня который. Нажать блокировку — ни одной не свалит.

— А можно? — спросил Гончар.


Леонид вымахнул из кузова машины, крикнув шоферу, чтоб не останавливался. Попал ботинками в грязь, ругнулся и побежал к полигону. Солдат оцепления строго крикнул:

— Эй, сержант! — Но, узнав Леонида, сбавил: — Товарищ сержант, что ж вы в парадном? Да вы ж в увольнении!

— Не отстрелялись еще? — спросил Леонид. — Фандеев там?

— Кончаем. Все там.

Леонид, ступая по глине и оскальзываясь, подошел к комбату и, видя боковым зрением, что Фандеев подходит к нему, доложил комбату о прибытии.

— Ну и вляпался ты, — сказал комбат.

— Сейчас отмоюсь, — весело ответил Леонид и повернулся к другу: — Здорово, Борис! Как мои?

— Два перестрела.

— Не мои? — испугался Леонид.

— Из взвода управления.

— А-а, — отозвался Леонид, крутя головой и кивками здороваясь с солдатами. — Ботинки надо вымыть.

Они подошли к чистой, налитой в затравеневшей ложбине, луже. Леонид нагнулся, смывая глину с обуви. Неслышно падали нечастые капли. Леонид потоптался на сухом месте, стряхивая остатки воды, вытер замерзшую руку носовым платком, посмотрел в сторону мишеней.

— Я сразу, как узнал, что вы на полигоне, сюда.

Фандеев спросил:

— Ты видел ее?

— Да. — Леонид посмотрел на ботинки. Потом взглянул на Фандеева и еще раз подтвердил: — Видел. Пойдем, пора.

— Подожди, — остановил Фандеев, — ну и?

— Что ну?

— Слушай, — дружелюбно попросил Фандеев, — ну, не понравилась, мало ли что, я-то о ней хуже думать не буду.

— А что хуже? Ничего не хуже. Сказала, что любит тебя.

— Ну, утешил, — засмеялся Фандеев. — И об этом поговорили? Письмо передал?

Леонид неожиданно засмеялся, но тут же оборвал себя.

— Ленька, ты чего это? — нахмурился Фандеев. — Ты что, тоже в нее влюбился?

— Я? — спросил Леонид.

— Ладно, идем, — Фандеев шагнул было, но еще спросил: — Ты у ребят из ее группы ночевал? Да? Я тоже у них. — Он оглянулся, ожидая подтверждения.

Леонид стоял у тонкой ветвистой березы, и когда Фандеев оглянулся, он ударил каблуком в ствол и ударил еще раз, и когда оторвались и упали быстро сверкнувшие перед глазами капли, он снял фуражку, стукнул ею о колено и сказал:

— Спал я с ней.

Хлопнул спаренный выстрел, и слышно было, как Лялин крикнул: «По одному!» Уже от выстрела сорвалась с березы серебряная капля и упала в перевернутую фуражку. Леонид хотел надеть фуражку, но не успел: Фандеев ударил его по рукам. Фуражка покатилась, упала козырьком кверху и, намокая, заметно темнела. Они стояли, обданные последними каплями с листвы: Леонид, припертый к стволу, и Фандеев.

— Ты! — сказал Фандеев. — Чтоб ты еще! Выбирай выражения!

Леонид попытался застегнуть пуговицу на кителе, но не смог, нагнулся за фуражкой. Держа ее на весу, пока стекала вода, сказал:

— Ну, убей.

От бруствера Лялин закричал:

— Сержанты, на огневой рубеж! Сержанты!

Они пошли рядом. Леонид отряхивал фуражку.

— Ну, — ласково обратился Лялин, — не посрамите Россию-матушку, вы — последние. Вот патрончики. — Он положил им в ладони по три патрона. — Не жалко, Леня, мундир? Две! — крикнул он солдату на вышке.

С вышки Гончару и солдату было видно, как сержанты присоединили рожки к автоматам, легли на брезент. Комбат махнул рукой.

— Слушай, — торопливо заговорил Гончар, — я тебя прошу, будь человеком! Бутылку, ей-богу! Помоги.

— Чего? — спросил солдат. — Чего? — И нажал кнопку пускателя.

Вдалеке из траншеи поднялись, качнулись и поплыли мишени.

— Нажми блокировку, — закричал Гончар. — Нажми левую мишень блокировку!

Сержанты выстрелили, и мишени исчезли. Гончар охнул, подскочил к пульту и нажал «стоп».

— Ты что, так твою! — вскочил солдат.

Гончар растерялся и только повторял:

— Бутылку, говорю, две! Левую блокировку.

— На вышке! — крикнул Лялин. — Чего там.

Гончар высунулся, ответил: «Заело!» — и скрылся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза