Zero. Обнуление

«Вот так запросто», – думает он. Надзор в лучшем виде. Причем в американском стиле, а не ковровая китайская модель «хватай-всех-везде-всегда», в которой стоит тебе просто попытаться загрузить «Вотсапп», ездить за кордон слишком часто, отрастить бороду, выйти через черный ход или слишком часто наведываться в храм, – алгоритм позаботится, чтобы тебя арестовали и отправили составить компанию миллиону других злоумышленников в «лагере перевоспитания» в Синьцзяне, помогли тебе «не отрываться от коллектива». Нет-нет, в Америке передовые технологии вроде этой будут использоваться только в случае необходимости, всегда с уважением к праву гражданина на неприкосновенность частной жизни, пока откровенно подрывная деятельность упомянутого гражданина не лишит его этого права, как в том случае, который будет преследовать Сая неотступно, вплоть до самого конца – случае, во многих отношениях и породившем все это. «Люблю тебя, Майкл, – думает он. – Люблю тебя, брат…»

Смотрит на часы, ведущие обратный отсчет. Три дня прошло, три Нуля готовы, семь осталось. А потом? Дивный новый мир, детка. Дивный новый мир.

26 дней 16 часов

Муз-Ривер-Плейнс, штат Нью-Йорк

На закате четвертого дня ее пребывания на воле – в этот момент она уже вынуждена признаться себе, что отчасти ожидала, что вот-вот оступится – Нуль-10 абсолютно уверена только в одном: что, несмотря на соблюдение всех инструкций и чертовски тщательную установку стойки A в отверстие B, тускло-зеленая ткань палатки все равно провисает. Садится на фольгированное клетчатое одеяло для пикников и смотрит на унылое сооружение, пока вдруг не осознаёт, что добрую минуту не думала вообще ни о чем.

В лесу настолько тихо, понимает она, что непременно расслышала бы жужжание дрона в высоте или рычание двигателя машины на опушке, даже шаги пешего путешественника, прежде чем ее заметят вдали от торных троп. Она обосновалась тут дикарем. В двух милях от места, где оставила горный мотоцикл, который подобрала в Ютике. Питала искушение катить и дальше на аккуратной машинке: будто летишь над поляной на сердитом шершне. Но теперь она в миллионе миль от забегаловки «Киз» в Олд-Фордж, где съела свой последний настоящий завтрак. Теперь Кейтлин Дэй еще долго не видать блинчиков, как своих ушей.

Кофр с замком, который она оставила здесь под грудой валежника месяц назад, никто не тронул, так что у нее имеется аварийная палатка и пайки (сублимированные макароны и витамины), а также таблетки для обеззараживания воды из ручья в полумиле ниже по склону от лагеря. А еще экземпляр «Анны Карениной». Только насекомые достают. Она извлекает блокнот из кармана куртки, служащий скорее для хранения вырезок, чем для записей: в мозгах у нее полный раздрай. Куда-то в конец блокнота она сунула листовку, объясняющую, как легко установить палатку.

Снова перечитывает, закатив глаза, когда замечает, что цвета фланцев стоек типа 1 и типа 2 различаются. Закрывает блокнот, положив на одеяло рядом с собой, и начинает вставать, когда слышит голос – громче нормального – у себя в голове: «А каковы правила?» – вопрошает голос. (Голос мужской. Внятный. Без неприязни.) «Ну же, каковы правила?» Подняв блокнот, она отвечает вслух:

– Всегда иметь при себе блокнот. Всегда иметь при себе наличные. Огонь по ночам. Днем саморазогревающаяся еда. Нигде не задерживаться более трех дней.

«Почему?»

– Заметят в первый день, насторожатся на второй, сообщат на третий.

Может ли голос в голове кивнуть? Да, если он принадлежит Уоррену. «Сосредоточься, детка. Или и полпути не пройдешь. Будь бдительна».

– Ладно.

«Вот и чудненько!»

Блокнот отправляется в карман на бедре тактических брюк, и она возвращается к титанической борьбе женщины со стойкой палатки.

В конце концов стойка поддается, но земля твердая, а ее организм, оказывается, химически разогретые макароны с сыром принимать как-то не хочет.

* * *

Она просыпается в сером предрассветном сумраке, чувствуя, что беспокойная ночь лишь усугубила изнеможение.

– Я размякла, – говорит она вслух. Ощущение такое, словно кто-то заменил ее тело телом восьмидесятилетней старухи. Да вдобавок запойной. Оставляет попытки снова уснуть. Садится в спальном мешке. Волосы всклокочены.

Теперь, когда посветлело, она штудирует пару журналов о выживании в дикой природе, которые прихватила на автобусной станции, делает пометки, допивает воду. Думает о книжных полках, оставшихся в Бостоне. Полное собрание сочинений Хемингуэя. Решает, что Хемингуэй ей не по душе; в его интерпретации вся эта лесная дичь типа «На Биг-Ривер» представляется романтичной. Вся эта «тяга к перемене мест», вечная американская история. Хер с ней. И спасибо тебе, Господи, за промышленную революцию. Да здравствует двигатель внутреннего сгорания. В эту минуту она боготворит разум Майкла Фарадея[27] и возвышение центрального отопления, стиральных машин и кофеварок. Честь ей и хвала!

Но она должна призвать себя к дисциплине.