Читаем Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля полностью

Англичан конфликт в сионистском движении порадовал. Они воспользовались убийством Арлозорова для разжигания междоусобной вражды (хотя, возможно, в полиции и в мандатной администрации искренне верили, что корни преступления заложены в политических разногласиях). Прошло несколько дней после убийства, и полиция арестовала «подозреваемых»: Ахимеира, одного из лидеров ревизионистов и издателя газеты, и двух рядовых членов партии, Розенблата и Ставского. Ахимеира и Розенблата из-за отсутствия доказательств суд сразу же освободил, а Ставского признал виновным и приговорил к виселице. Ревизионисты подали апелляцию, дело перешло в ведение Верховного суда. Во время процесса появился новый обвиняемый, ещё больше запутавший следствие, – Абд-эль-Маджида, семнадцатилетний механик из Яффо, на допросе в полиции признавшийся, что именно он совершил в убийство. Позднее он отрёкся от своих показаний и был освобождён от ответственности за недоказанностью совершения преступления.

Суд рассматривал «дело Ставского» около года. Для его защиты Жаботинский нанял английского адвоката Хораса Сэмюэля. В этот период он написал около 30 статей и заметок, протестуя против стремления социалистов переложить вину с одного подозреваемого, виновность которого не доказана, на всех ревизионистов. Суд оправдал Ставского – доказательств его вины обнаружено не было, но кровавый навет подвёл ишув на грань гражданской войны.

Еврейское агентство, контролируемое Бен-Гурионом и ведавшее распределением разрешений на въезд в Палестину, прекратило выдавать визы ревизионистам и членам Бейтар – квота распределялась с учётом партийной принадлежности потенциальных репатриантов. Вместо того чтобы сконцентрировать усилия на решении национальных проблем, сионистские партии враждовали между собой.

Случай нормализовать отношения представился 8 октября 1934 года, когда Бен-Гурион в очередной раз появился в Лондоне. По счастливому совпадению там же в это время находится Рутенберг, близкий друг Жаботинского, вместе с Бен-Гурионом создававший в 1918 году американский батальон еврейского легиона. Они сохранили дружеские отношения, и это помогло Рутенбергу выступить посредником в разрешении конфликта. Жаботинский написал письмо в исполком Гистадрута с предложением начать переговоры о нормализации отношений. Рутенберг вручил его Бен-Гуриону и предложил, не мешкая, прямо здесь, в гостиничном номере, приступить к дискуссии. Бен-Гурион, несмотря на упрямый характер и стиль руководства (многие называли его авторитарным), согласился – всё же он был прагматиком и знал, когда надо остановиться и действовать вразрез с мнением большинства.

В ежедневном дневнике (привычка фиксировать на бумаге события дня сохранилась у него на всю жизнь) Бен-Гурион записал первую беседу. Вначале она протекала сдержанно, с взаимным недоверием после многолетних политических разногласий и кровавых разборок, им сопутствующим. Затем, когда выяснилось, что по вопросам будущего политического устройства Палестины и текущих взаимоотношений с Великобританией их позиции совпадают, атмосфера переговоров стала спокойной и дружелюбной.

Они встречались ежедневно – то в гостиничном номере Бен-Гуриона, то у Жаботинского, иногда у Рутенберга – и до утра просиживали в дискуссиях. Переговоры протекали в обстановке полной секретности: вопреки приверженности партийной дисциплине, Бен-Гурион не поставил об этом в известность товарищей по партии, догадываясь, что им проще вести переговоры с арабами, чем с евреями, идеологическими противниками. В какой-то момент, когда оказалось, что по основным вопросам у них нет расхождений, Жаботинский признался, что «вступил бы в Рабочую партию, если бы она изменила название на Рабочую партию строителей Палестины, поскольку поддерживает не идеологические или классовые тенденции, а общую организацию». Запись этого разговора датирована в дневнике Бен-Гуриона 25 октября.

После двухнедельных переговоров они подписали два согласительных документа, призванные устранить враждебность между левыми и правыми сионистами, договорились прекратить взаимные нападки, урегулировать вопросы трудоустройства членов обеих организаций и наладить сотрудничество между профсоюзами. Бен-Гурион в восторге от достигнутых соглашений в тот же вечер записал в дневнике: «Не знаю, с радостью ли примут мои товарищи в Палестине известие о нашей договорённости. Для меня это настолько решающе и важно, что мне с трудом верится, что это свершилось. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой»[35].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное