Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

— Ну и умора! — Круазе расхохотался так, что всё его тело сотрясалось от смеха. — Ну и выдумал, да куда такому молокососу в нашу крепость! Тут нужно смотреть в оба и держать ушки на макушке. Попадёт к нам арестант, мы у него тотчас всё отнимаем, чтобы он ничего над собой не учинил. Даже пряжки с подвязок и башмаков. И всё-таки нашёлся один, который нас обманул и проглотил большущую пряжку с башмака. Недоглядели! Вот оно как бывает!..

Жака охватил ужас. Что, если именно Фирмен проглотил пряжку? В этот миг он позабыл, что даже неизвестно, находится ли Фирмен в Бастилии. Может, он давно уже умер или сидит в другой крепости? Голос Жака дрогнул, когда он спросил:

— Ну и что же?

А Круазе, приписав волнение юноши страху, который, по его мнению, естественно должен был испытывать каждый при слове «Бастилия», охотно пояснил:

— Как — что! Ещё спрашивает! Влетело нам всем! Еле голова на плечах осталась.

— Ну, а заключённый что?

— Отправился на тот свет. Туда ему и дорога… А ещё в нашем ремесле большущая сила нужна. Ведь не все узники спокойные да тихие. Бывают такие, что только держись! Иной раз дашь им тумака, да такого, что у самого рука заболит…

Круазе умолк, боясь сказать лишнее.

Но Жак уже не хотел отступать.

— Так этому выучиться можно… Я уж со всем старанием…

— Молод ты ещё да зелен! — сказал Круазе, окидывая юношу недружелюбным взглядом.

— Молод я, это правда, — нашёлся Жак. — Зелен — тоже. Но и то и другое дело проходящее. Буду я и старше, и опытнее. А вы думаете, в книжной лавке легко работать?

— Ладно, — снисходительно бросил Круазе. — Хочешь в тюремщики идти, первым делом научись молчать. Знаешь, как в народе Бастилию называют, слыхал? — Круазе пытливо посмотрел на Жака.

«Не сказать бы лишнего. Раз, два, три, четыре», — подумал Жак и сказал:

— Откуда мне знать? Я ведь только недавно из деревни.

— Так вот знай: её называют Домом молчания. Всё потому, что кто в неё попадёт, должен молчать. А коли попробует подать голос, его тотчас… — И Круазе сделал рукой такое движение, словно свернул птице голову. — Если же узнику посчастливится, — продолжал он, — и он живым выйдет из Бастилии, то должен поклясться на Библии, что ни единым словом не проговорится о том, что видел в её стенах…

Жером появился вовремя с тазом кипящей воды. Позади него со щипцами для завивки волос шествовал Люсьен.

Несмотря на то что свидание с тюремщиком оказалось неудачным и совсем не таким, как задумал его Жак, он вызвался проводить Круазе до ворот Бастилии.

«Интересно, как он в неё проникнет? Пока он будет открывать ворота, я загляну в них, а там…» — думал Жак. И он уже слышал, как звенят в кармане страшного Круазе страшные ключи.

Но никаких ключей от ворот и от казематов, как воображал Жак, тюремщик с собой в карманах не носил.

Подойдя к караульному помещению, он крикнул:

— Жиро́, это я, Круазе!.. — и всунул на минутку голову в караульное окошко. Тотчас высунулся обратно и буркнул: — А ты, малый, иди своей дорогой и не заглядывай куда не надо!

И Жак даже краешком глаза не увидел тюремного двора.

Глава пятнадцатая

Приговор народа

Имя Ревельона Жаку приходилось слышать часто. В Сент-Антуанском предместье хорошо знали этого богатого человека, владельца большой обойной фабрики. С тех пор как Жак получил последнее письмо из дома, его не оставляла мысль, что хорошо было бы выписать из деревни Мишеля. Не устроить ли его учеником на фабрику Ревельона? Он решил и тут посоветоваться с Гамбри.

— Зачем пожаловал? — спросил Гамбри, который вышел навстречу Жаку, и его серые, широко расставленные глаза ласково блеснули.

— Да вот насчёт братишки Мишеля пришёл к вам. Невмоготу им там в деревне. Ему уже тринадцать лет. Шарль говорит, чтобы я отдал его в ученики к ювелиру, а по-моему, на фабрике работать лучше. Так вот, я подумал, не поможете ли вы его к Ревельону определить.

— К Ревельону?! Да ты с ума сошёл! Разве не знаешь, какой это живодёр?! Худший из худших. Как ни трудно сейчас найти работу, а с ним дела иметь нельзя. Не жалеешь ты своего братишку, что ли?

— А как же мне с Мишелем быть? Ведь в Таверни у нас есть нечего.

Брови Гамбри сошлись на переносице. Он дружески потрепал Жака по плечу и сказал:

— Ладно, не вешай носа! Все вы в Париж стремитесь. А здесь скоро будет ещё голодней, чем в деревне, если только народ вовремя не скажет своё слово… Завтра мне недосуг, потому что мы собираемся поговорить с Ревельоном по-свойски, а вот послезавтра в это самое время приходи ко мне. Обсудим, посоветуемся, куда твоего братишку девать, чтобы ему и сытно было и чтобы работа была не очень тяжела.

— Хорошо, что послезавтра, — обрадовался Жак. — Завтра с утра госпожа Пежо велела мне отправиться на тот берег Сены в один дом за книгами. Я там весь день проканителюсь.

— Идёт! До послезавтра!

С утра 27 апреля, взяв с собой обёрточную бумагу, верёвки и небольшую сумму денег, Жак по поручению тётушки отправился за книгами в богатый дом, где продавалась целая библиотека.

Весна в этом году не предвещала французам ничего доброго.