Жан Баруа

Простите... Все это меня взволновало, я стал теперь так нервен...

Аббат берет свой молитвенник и шляпу. В котором же часу ваш поезд?

Два часа спустя.

Баруа, не переставая, ходит от окна к двери, прислушиваясь ко всем шорохам в доме. Он не в силах больше ждать. Быстрыми шагами идет к комнате Мари.

Там тихо.

Он стучит.

За дверью испуганное движение.

Мари. Войдите.

В вечернем сумраке две фигуры вырисовываются на светлом квадрате окна. Женщины только что поспешно встали; их стулья сиротливо стоят посреди комнаты.

Сердце Баруа сжимается.

Баруа. Вы сидите без света?

Он поворачивает выключатель, и взгляд его встречается со взглядом Жюли; четки свисают у нее с руки. У Мари вырывается едва заметный жест; ее покрасневшие веки опущены.

Вы уже распаковали свои чемоданы? Вам ничего не нужно? (Жюли.) Обращайтесь за всем к Паскалю... Он славный малый и сделает все, что надо. (Мари.) Хотите, пройдем ко мне в кабинет и побудем там до обеда... Я покажу вам дорогу.

Дочь послушно следует за ним. Он поворачивается к ней.

Похоже, будто я веду вас на гильотину...

Она пытается улыбнуться, но от его ласкового тона ей хочется плакать.

В кабинете Баруа зажигает все лампы и весело придвигает кресло Мари; она садится на краешек.

Ему так же неловко, как ей: он чувствует себя смешным и старым.

У Мари узкий, немного выпуклый лоб. Цвет лица - какой "бывает у брюнеток: прозрачно-розовый с внезапным румянцем, свежий, точно у цветка. Светлые и строгие глаза; их серо-голубой цвет кажется неожиданным в сочетании с черными бровями, отмеченными тем же скорбным изломом, что у отца. Подбородок свидетельствует о сильной воле. Но тонкие очертания носа, смешливая складка у рта смягчают суровое выражение лица. От нее веет очарованием здоровой и гордой юности.

Баруа. Да, я прекрасно понимаю, как тяжело для вас все это: разлука, Париж, незнакомая квартира... и потом я... (Она делает робкое движение протеста.) Нет, пет, я очень хорошо себе представляю... Ведь я и сам, видите, теряюсь в вашем присутствии, не знаю, как выразить свои мысли... (Ее милая улыбка ободряет его.) И все-таки вам самой пришло в голову приехать сюда на два месяца... Я никогда не посмел бы об этом просить... И вот вы здесь; ничто не мешает нам теперь жить в ладу. Ничто, не правда ли?

Она отвечает с видимым усилием. Мари. Да, отец.

Он с раздражением думает: "Отвечает, как на исповеди".

Лицо его принимает серьезное выражение.

Баруа. Я совершенно не знаю, что... вам рассказывали обо мне...

Она внезапно краснеет и останавливает его протестующим жестом. Он читает в ее взгляде отказ и продолжает дружеским тоном.

Во всяком случае, раз уж вы пожелали... (в его голосе слышится вопрос)... со мной познакомиться, я решил честно вам все объяснить. Вы можете считать меня непоправимо виноватым перед вашей матерью и перед вами. Я и сам кое в чем упрекаю себя; но есть доводы "за" и "против"... Вы еще слишком молоды, Мари, чтобы понять эти вещи, но я постараюсь рассказать вам обо всем осторожно и честно.

При слове "честно" она поднимает голову.

Паскаль (торжественно). Мадемуазель, кушать подано.

Она с удивлением поворачивает голову.

Баруа (улыбаясь). Вы видите, я уже ничего не значу в этом доме... Вы хозяйка. (Поднимаясь.) Идемте к столу. Вечером, если вы не устали, мы поговорим обо всем.

После обеда.

Лед сломан.

Мари первая входит в кабинет и замечает завернутые в бумагу цветы.

Мари. О, их надо поставить в воду...

Баруа (Паскалю, который приносит кофе). Паскаль, отдайте цветы Жюли, она их...

Мари (быстро). Нет, нет, дайте мне... У вас найдется ваза побольше?

Паскаль приносит вазу и смотрит, как она ставит цветы; потом, не переставая улыбаться, уходит.

Баруа. Мари, вы покорили Паскаля. Она смеется.

Хотите кофе?

Мари. Нет, я никогда его не пью.

Баруа. Тогда, раз вы хозяйка, налейте мне... Полчашки. Больше мне теперь не разрешают. Спасибо.

Они улыбаются, как дети, играющие во взрослых.

(С дружеской прямотою.) Знаете, Мари, с тех пор как вы здесь, я задаю себе один и тот же вопрос: "Почему она захотела приехать?"

Молчание. (Пылко) В самом деле, почему?

Мари больше не улыбается. Не поведя бровью, она выдерживает взгляд Баруа; потом качает головой, будто говоря: "Нет, может быть в другой раз... Сегодня - нет!"

III

Шесть недель спустя.

В кабинете редактора "Сеятеля".

Секретарь редакции. Статья Брэй-Зежера об учителях?

Баруа (смотря на часы). Пустите что-нибудь другое (Встает.)

Секретарь. Но скоро уже четыре месяца...

Баруа (стоя). Не спорю. Но я не могу опубликовать статью в таком виде... Надо будет повидать Брэй-Зежера.

Секретарь. Тогда статья Бернардена?

Баруа. Согласен.

Секретарь. И еще я хотел спросить, что ответить Мерле.

Баруа. Это терпит, мой друг. Сегодня мне некогда. Завтра посмотрим.

Берет шляпу и пальто.

Проходя мимо Орсейского вокзала, он поднимает голову: "Без четверти четыре... Теперь я возвращаюсь домой все раньше и раньше. Кончится тем, что я вовсе не буду выходить из дому. Не буду выходить... Нет, этого не случится, ведь через три недели она уедет..."