Жанна д'Арк

И вот черное братство собралось в этот чудный день, 2 мая, в обширной палате, примыкавшей к главной зале замка; епископ Бовэский занял свой трон, младшие судьи (их было шестьдесят два) расселись перед ним, часовые и писцы заняли свои места, а оратор вошел на кафедру.

Вскоре послышался вдалеке звон цепей, и через некоторое время вошла Жанна д'Арк, сопровождаемая стражей, и села на свою уединенную скамью. Теперь, после двухнедельного отдыха от словесной травли, она выглядела гораздо лучше и была дивно прекрасна.

Окинув взглядом собрание, она заметила оратора. Без сомнения, она отгадала, как обстоит дело.

Оратор записал, на всякий случай, свою речь, и она находилась у него в руках, но он старался держать ее пониже, чтобы она не была заметна. Тетрадь была настолько толста, что походила на книгу. Начало речи шло как по маслу, но в середине какого-то цветистого оборота оратор немножко запамятовал и украдкой заглянул в свою рукопись, что не могло не испортить впечатления. Случилось это раз, другой, третий. Бедняга краснел от смущения, а все великое собрание смотрело на него с жалостью, благодаря чему положение ухудшалось еще более. Наконец Жанна вставила замечание, которое окончательно смутило злополучного оратора. Она сказала:

— Читайте вслух по вашей книге, — тогда я буду вам отвечать.

Почти жестоким показался мне смех этих буквоедов; а оратор стоял с таким смущенным и беспомощным видом, что почти все готовы были пожалеть его, и я сам с трудом поборол в себе это чувство. Да, Жанна отлично себя чувствовала после отдыха, и ее врожденное лукавство так и прорывалось наружу. Оно не проявилось ничем, когда Жанна произнесла свое замечание, но я знаю, что оно таилось в ее словах.

Оправившись от замешательства, оратор поступил вполне благоразумно: он воспользовался советом Жанны и уже не старался выдавать свою речь за экспромт, но читал ее по книге. Он слил двенадцать статей обвинения в шесть, и они-то были положены в основу его речи.

По временам он прерывал чтение и задавал вопросы, а Жанна отвечала. После того, как была изложена сущность Воинствующей Церкви, Жанне снова предъявили требование подчинения.

Она ответила, как и раньше.

Потом ее спросили:

— Думаешь ли ты, что церковь может заблуждаться?

— Я верю в непогрешимость церкви; но только одному Господу Богу я дам отчет в тех моих деяниях и словах, которые были совершены и произнесены по Его приказанию.

— Не хочешь ли ты сказать, что никто на земле не может судить тебя? А разве святейший Папа — не судья твой?

— Об этом я вам ничего не скажу. У меня есть добрый Повелитель, наш Господь, и на Его суд я представлю все.

Тогда раздались эти ужасные слова:

— Если ты не подчинишься церкви, то здесь заседающий суд объявит тебя еретичкой и ты будешь сожжена на костре!

Услышав такую угрозу, мы с вами, наверно, умерли бы от страха; но она лишь разгорячила львиное сердце Жанны, и в ответе ее прозвучала та воинственная нотка, которая, как трубный призыв, одушевляла ее солдат:

— Я повторю то же, что говорила до сих пор; и если бы предо мной горел костер — я все равно повторила бы!

Отрадно было услышать, как встарь, ее воинственный голос и увидеть, как глаза ее загораются боевым огнем. Многие вдруг одушевились; каждый мужчина — враг или друг — неожиданно почувствовал прилив отваги; и Маншон, славная душа, еще раз подвергнул опасности свою жизнь, выведя на полях смелые слова: «Superba responsio!» — и слова эти продолжают там красоваться уже целых шестьдесят лет, и вы всегда можете их прочесть.

«Superba responsio!» Именно так. Ведь этот «великолепный ответ» был произнесен устами девятнадцатилетней девушки, перед глазами которой были смерть и ад.

Конечно, опять начали копаться в вопросе о мужском одеянии и, как всегда, долго возились с этим; не позабыли предложить и прежнюю взятку — если она откажется от ношения мужского платья, то ей позволят выслушать обедню. Но она ответила, как не раз отвечала прежде:

— Если мне будет позволено, я стану ходить в женской одежде на все церковные службы, но, возвратившись в свою келью, я тотчас снова надену мужское платье.

Несколько раз они пытались заманить ее в сети: делали ей мнимые предложения и затем всякими хитростями старались поймать ее на слове, а сами себя ни к чему не обязывали. Но она всегда замечала их игру и оставляла их ни с чем. Вот примерная форма ловушки:

— Поступила ли бы ты так-то и так-то, если бы мы тебе разрешили?

А ее ответ был в такой форме или такого содержания:

— Когда дадите разрешение, тогда и узнаете.

Да, Жанна была в ударе в этот день — 2 мая. Она все время сохраняла ясность ума, и им никак не удавалось ее поймать. Это было долгое-долгое заседание, и в борьбе они успели пройти шаг за шагом всю прежнюю арену, и блестящий оратор успел истощить все свои доводы, все красноречие, но исход был тот же самый — прерванная битва; шестьдесят два судьи возвращаются на прежние позиции, а одинокий воин занимает то самое место, с которого он начал оборону.

Глава XVI