Жара в Аномо

— Борис не промах, соображает мигом. КЭТ, барышня, это комплексная аппаратура электрокаротажа. Электрической штуковиной определяют сопротивление пластов. У нефти, к примеру, свое сопротивление, ин-ди-ви-ду-аль-ное. Уловили?

— Не очень, — призналась Джой, она успокаивалась под влиянием его бодрого настроения.

— Главное, что на восьмой сотне метров пошел жирненький шлам, — продолжал Сергей, которому приятно было чувствовать себя всезнающим наставником такой любознательной и прелестной иностранной девушки, — шлам, Джойка, капитальный, пальчики оближешь! Дело пахнет керосином в прямом смысле! Через несколько денечков, если не оплошаем, выйдем на последний рывок. А оплошать не имеем желания, верно?

— Неужели скоро конец…

— Гадаю, еще неделька-полторы — и шабаш, барышня-куховарочка.

— Шабаш бывает только у ведьм.

— Ну, не шабаш, так баста.

— Серж, милый, пожалуйста, просветите меня хоть напоследок. Скоро финал, а я до сих пор полнейшая невежда. Как мы… как вообще, а? Никто не поверит, что я была в нефтеразведке, что я… нефтяник.

Сергей приосанился, степенно вытер замасленные ручищи ветошью, походил маленько по палубке дизельного своего хозяйства, остановился, заложив руки за поясной ремень, и произнес солидненьким баском:

— Как бы это вам донести до сознания получше… популярно… Дивчина вы умная, сколько классов?

— Образование? Я окончила колледж по курсу классической филологии. Государственный колледж в Блекленде.

— Годится. Оно вроде как техникум, — улыбнулся Сергей. — Я вам по-быстрому, но по-научному, чтоб капитально и понятно.

— Пожалуйста. Только все хочу спросить, отчего здесь то и дело со мной разговаривают по-разному? То просто, как с другом, то вдруг точно с чужой. Вот и вы, еще утром — "ты, дружище", а сейчас — "вы, барышня".

— Обвыкаемся, видать, — с трудом нашелся дизелист, совершенно не ожидавший такого замечания с ее стороны, — такой у тебя возраст, что ли, ломкий. Переходный период, я извиняюсь. То глянешь — дитя дитем, то присмотришься — не, взрослый человек при серьезном пищевом деле, так сказать. Не обращайте внимания. А в настоящий момент я тебе объясняю технологию производства. Собираюсь. Я, конечно, не претендую, но знаю порядок. Даже в школах, к примеру, на уроке учитель обращается к пацану: садитесь, мол, Иванов-Сидоров, ставлю вам "два".

Сергей рассмеялся весело, с большим удовольствием. Джой тоже хмыкнула разок-другой и сказала:

— Я три года изучала русский язык, и здесь, как вы с Борисом не раз убеждались, все время ищу возможность и повод совершенствоваться. Я чувствую, что была в те три года бездарной. Вы смеетесь надо мной?

— Та ты что, Джойка! Боже упаси! Тебе я ставлю "пять"!

— В таком случае, — улыбнулась она пуще прежнего, — прошу профессора продолжать. И непременно на своем диалекте. Ужасно интересно.

— Про бурение? Запросто. Значит, так. Сперва определяем точку. Похлебали борща — монтируем вышку. Забурились. По ходу узнаем, какие сверлим грунты и что они имеют между собой. Обсаживаем скважину колонной из труб легированной стали, понадежней. Ну, само собой, цементируем, испытываем на герметичность и тому подобное. И, само собой же, вдаряем по вареникам в сметане и опускаем перфоратор. Он ка-а-ак бабахнет под землей, понаделает на нужных уровнях в трубе дырок для доступа нефти. Так? Но она ж сама, извиняюсь, не пойдет, ее ж не пускает столб раствора. Мы его трошки откачаем, она и хлынет из штуцера под своим давлением. А на ней арматура, как уздечка на лошадке, чтоб зря не бежала, вроде крана на кухне, надо — откроем, надо — закроем. И тут самое время гулять банкет. Или на худой конец пивка с таранькой. Вся наука, барышня. Извиняюсь, брат Джойка.

— Мерси, профессор, вы любезны. А я бездарна.

— Ну нет, могу хоть сейчас выдать справку с печаткой, что ты теперь настоящий нефтярь. Куда Борису до тебя! Обучена капитально! Могу выдать справку с печаткой…

Девушка прыснула со смеху и взъерошила его чуб.

— Я вас просто обожаю, чумазых!

…Солнце пылало, солнце палило, солнце плавило хрупкую дымку неба. Вездесущие огненные пальцы светила с маньякальным упорством ощупывали песчаную равнину, выискивая все живое, чтобы ужалить, поразить, испепелить.

Где ты, Африка детских грез? Где твои влажные леса, наполненные диковинными звуками и таинственными шорохами, воспетыми на страницах добрых романтиков в иных краях планеты? Где манящая благодать былого сказочного воображения? Где великие горы, сестры снежных Кибо и Килиманджаро, держащие в каменных ладонях альпийские блюдца голубых озер? Где фанфары слонов, тельняшки зебр, начесы львов и перископы крокодилов?

Нет в Аномо экзотических и желанных символов, есть пустыня.

Зверь и птица укрылись в далеких оазисах, там, где дороги людей.

Все укрылось в тени, кроме горстки нефтеразведчиков…

— Все будет нормально, ребята, все будет путем! — кричал Борис Корин так убежденно и часто, словно кричал себе.

Все нефтяники бились с пустыней и солнцем Аномо. В тени укрылся только один.

— Встаньте, — сказала Светлана, укладывая стетоскоп в саквояж,