Жара в Архангельске-2

Родители же Салтыкова по-прежнему не принимали Оливу, но вроде бы как будто успокоились и перестали третировать сына, чтобы он выбросил из головы глупые идеи жениться на этой необразованной голодранке. Они даже спокойно отнеслись к тому, что он, едва поднявшись от болезни, засобирался в Москву на ноябрьские праздники. Мама напихала ему в дорожную сумку всяких печений и бутербродов в таком количестве, что молния на сумке еле-еле застёгивалась.

— Куда столько, ма? — недоумевал Андрей.

— Как куда столько? Ты же на три дня едешь — а твоя Олива наверняка такая безалаберная, что ей, конечно, и в голову не придёт не оставить тебя голодным.

— Ну, с Богом, — наставлял его перед дорогой отец, — Четвёртого ноября мы тебя ждём обратно. Смотри же, сын, гуляй, однако будь там осторожен. Надеюсь, ты понял, что я имею в виду…

— Всё будет в порядке, отец, — заверил Андрей, ощупывая в боковом кармане сумки пачку презервативов.

— Смотри, — продолжал отец свои наставления, — Голову там не теряй. Тебе сейчас проблемы не нужны.

— Сына, шапку-то, шапку возьми с шарфом! — закудахтала мать, — А то, чай, в Москве, наверное, тоже холодно, а ты ещё не совсем выздоровел после болезни…

— Я уже взял, ма, не беспокойся, — и Салтыков, попрощавшись с родными, взял свою дорожную сумку и поехал на вокзал.

…Всю пятницу Олива сидела на работе как на иголках. Она пришла в офис совершенно преобразившаяся: на ней были новые обтягивающие вельветовые брюки и красная кофта с вырезом декольте; длинные волосы её, выкрашенные на этот раз в тёмно-бардовый цвет, падали ей на спину и плечи красивыми крупными завитками — не зря же она всю ночь спала в бигудях. Лицо Оливы, прошедшее процедуру макияжа, было почти не узнать: губы, намазанные влажным блеском, приобрели чувственную, красивую форму; глаза при помощи подводки, туши и серых теней, стали огромными и выразительными. Но главное, что придавало красоту и выразительность этим глазам, было то, что в них светилось самое огромное, неподдельное счастье.

Начальника, к счастью, в офисе не было, поэтому никто не мешал Оливе за рабочим столом делать маникюр и красить ногти ярко-красным лаком. Сотрудники, увидев её, дивовались, спрашивали, по какому такому торжественному случаю она так преобразилась; и Олива с гордостью объявляла всем, что сегодня к ней приезжает из Архангельска её жених.

В пять часов вечера Олива выбежала из офиса на улицу. Было уже темно; по Лубянской площади с рёвом неслись с включёнными фарами машины. И тут радость захватила каждую клеточку её тела: навстречу ей, перекинув через плечо дорожную сумку, спешил её любимый. Олива со всех ног понеслась ему навстречу. Секунда — и она уже висела у Салтыкова на руках, крепко обнимая и целуя его, как сумасшедшая…

— Пойдём в Александровский сад, — произнесла она, смеясь и плача от счастья, — Здесь же центр, и Кремль совсем, совсем рядом…

В Александровском саду почти все скамейки были свободны и мокры от недавнего дождя. Салтыков сел на спинку одной из скамеек, посадил Оливу к себе на колени, не спеша закурил. Олива с наслаждением вдыхала любимый, сладковатый запах его кожи и одеколона, а также сигареты, которую он курил, и целовала, целовала его в губы, и млела от счастья…

— Я так счастлива, что ты приехал, — восторженно говорила она, не отрываясь взглядом от его глаз, — А ты… Ты счастлив?..

— Конечно, мелкий, я очень счастлив, — с улыбкой отвечал Салтыков. Однако Олива заметила, что он был бледный и слегка вялый. «Наверно, это он такой после болезни», — решила она.

Вдруг к их скамейке подошёл какой-то оборванный старик бомжеватого вида и попросил у Салтыкова милостыни. Салтыков порылся в кармане и протянул ему горсть монет.

— Спасибо тебе, парень, ты щедрый, — сказал юродивый, ссыпая монеты в свой карман, — Береги то, что у тебя есть, парень. Береги как зеницу ока… — старик показал костлявой рукой на Оливу, сидящую у Салтыкова на коленях, — Если ты потеряешь то, что имеешь, то никогда уже не вернёшь…

Начал накрапывать мелкий дождик. Юродивый исчез в темноте, а Олива и Салтыков, встав со скамьи, поехали на ВДНХ, в свою гостиницу.

…Олива сидела на подоконнике и ела апельсин. Салтыков рядом с ней курил, а за окном в свете фонарей шёл первый снег. Доев апельсин, Олива как кошка прижалась к Салтыкову и вновь принялась жадно целовать его, скрестив ноги у него на спине.

— Мелкий… — изумился Салтыков, — Ты… это…

— Да, любимый мой, да! Я готова…

Они нырнули в постель. Салтыков бросился за презервативами.

— Не надо, — попросила Олива, — К чёрту презервативы! Я полностью доверяю тебе и отдамся так…

— Но, мелкий, как же не предохраняться?..

— Хорошо, только, умоляю тебя, будь осторожен… Я постараюсь расслабиться и не кричать…

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь учащённым дыханием совокупляющихся.

— Мелкий, раздвинь ножки… ещё… вот так, умничка…

Вдруг сдавленный крик вырвался из груди у Оливы. Острая боль прошила её насквозь.

— Тихо, тихо, мелкий…

Наступило молчание.

— Ну что? — вдруг спросила Олива.

— Блин, мелкий, я не могу войти в тебя… Ты как закричала, так у меня всё упало… Подожди…