В свете начинающегося дня девушка видела, как Алевольд залился краской.
— Женщина, почему…
— Не пытайся уйти от ответа. — Руна взяла монаха за плечо. — Говори.
— Он должен покаяться и понести наказание. — Монах говорил так тихо, что девушке пришлось придвинуться еще ближе к нему, отчего он испугался и перешел на шепот. — Наказание назначает исповедник, капеллан; это, насколько я знаю, более опытный монах, бывший рыцарь.
— А затем?
Монах пожал плечами. Или, может быть, вздрогнул от холода? Руна дала ему еще немного меда. На этот раз он не сопротивлялся.
— Так что же затем?
— Я не знаю, сударыня. Раскаивается ли он в содеянном? Тогда наказание будет не слишком строгим. Но если он не может отказаться от этой женщины, его ждет отлучение.
— Как это?
— Его исключат из общины. Не только из монашеского братства, но и из христиан вообще. Тогда ему следует опасаться за спасение своей души.
От меда Алевольд стал разговорчивее. «Вот и славно», — подумала Руна.
— Мы верим, что после смерти все попадают в одно и то же место, в Хельхейм. Оно не плохое и не хорошее. Лишь воины попадают в Вальхаллу, а очень плохие люди — в Нифльхейм. Таким людям стоит опасаться за… спасение души. — Эти непривычные слова казались Руне странными. — Ты думаешь, с Роуэном произойдет что-нибудь подобное? Потому что он любит женщину?
Монах поморщился.
— Только язычники могут задавать такие вопросы.
— Прости, — немного обиженно сказала Руна. — Но у меня дома священники надолго не задерживались. Поэтому я знаю лишь обрывки, услышанные тут и там. Кроме того, я не христианка, и для меня это не имеет значения. Я думаю…
— Любой человек может погубить свою душу! — нетерпеливо крикнул священник. — Все те, кто не последует за Божьим светом, окажутся в вечной тьме. И то, что ты думаешь, на это никак не влияет!
— Я думаю, что попаду в Вальхаллу. Славные воины встретят меня и примут в свой круг. И мы будем праздновать до последней битвы богов.
— Да, я знаю, павшие герои пируют и упиваются медом в окружении красавиц. Этот мед и вправду дьявольский напиток. Но что ты, женщина, собираешься делать там… в Вальхалле? Танцевать, пока не наступит конец света?
Руна нахмурила лоб.
— Я ведь сказала, что там есть множество воинов…
— Но я думал, что ты любишь Роуэна. А его там уж точно не будет. Однако если Роуэн и дальше будет так сквернословить, он может остаться за воротами рая. Он ругался даже на исповеди!
Священник разразился смехом; мед опьянил его еще сильнее, чем ожидала Руна. Ей хотелось дать монаху пощечину, чтобы привести его в чувство.
— Ну, во всяком случае, ты больше не мерзнешь, — процедила она сквозь зубы.
— Думаю, этот мужчина никогда не поставит на карту спасение своей души. Кто угодно, только не он! — крикнул монах и громко икнул. — Ни за что, сударыня!
— Я поняла. Я плохая язычница, а он хороший христианин!
— Вот именно!
Руна со злостью швырнула в монаха одно из одеял, вскочила и направилась в свой шатер. Эти христиане просто сумасшедшие! Они одержимы страхом согрешить и загубить свою душу. А ей, Руне, из-за этого приходится бояться, что мужчиной, который однажды вступит с ней в Вальхаллу, чтобы танцевать и праздновать, окажется не Роуэн, а Ингварр. О Фрейя, как же выпутаться из этого положения?
— Значит, нарушить клятву — это грех, верно? — Руна потрясла монаха за плечо, чтобы он выпрямился.
Алевольд со стоном поднял посеревшее лицо.
Пару часов назад они снялись с якоря, чтобы доплыть до реки Ай-Уотер и продвинуться вглубь острова. Отец Руны решил довериться Иэну Маккалуму. В конце концов, дочь графа все еще была в заложниках у йотурцев. Теперь викинги направлялись к месту встречи с человеком Маккалума. Очевидно, плаванье сказывалось на самочувствии монаха не лучшим образом.
Он вяло посмотрел на девушку и несколько раз моргнул, прежде чем ответить.
— Разумеется, это грех.
Руна задумалась. Последние несколько часов ее мысли словно вращались по кругу, возвращаясь в одну и ту же точку. Она надеялась, что разговор с монахом ей как-то поможет.
— Все грехи одинаковы?
— Нет, есть незначительные грехи, а есть тяжкие.
— А какие грехи тяжкие?
— Убить кого-нибудь.
— А самые тяжкие?
Монах устало закрыл покрасневшие глаза.
— К примеру, прелюбодеяние. В Святом Писании говорится, что одна лишь мысль о супружеской неверности такой же тяжкий грех, как и сама неверность.
— Это хуже, чем кого-нибудь убить? — озадаченно спросила Руна.
— Я так сказал? — Алевольд обхватил голову руками. — У меня раскалывается череп; пожалуйста, не втягивай меня в еще один теологический диспут!
Он снова отвернулся и склонился над бортом.
Сильный ветер швырял корабль из стороны в сторону. И хотя Руне не терпелось получить ответы на свои вопросы, чтобы избавиться от ужасной путаницы в голове, она решила оставить монаха в покое.