После последней фразы он выжидающе посмотрел в мою сторону. Я сначала хотела все отрицать, а потом, махнув на все рукой, произнесла:
– Вы даже не представляете сколько.
– Будет еще хуже. Так что сама решай говорить или нет, но я бы советовал не усложнять свою жизнь, тем более в такое время, – он кивнул на мои ребра, имея в виду Август. – Пусть все идет свои чередом. Как жили, так и живите. Пусть выполняет свои обязанности, ничего с ним не станет, а тебе легче.
Я устало выдохнула и тоскливо посмотрела в окно, за которым уже занимались вечерние сумерки, легкой туманной поволокой покрыв мой сад.
– Что, настолько достал? – сочувственно спросил Барсадов.
Я в ответ еще раз вздохнула и снова обреченно махнула рукой:
– Лучше не спрашивайте. Характер у него, конечно, не сахар. Что уж тут скрывать, я была бы безумно счастлива, если бы вы его у меня забрали. Или приехали. Все равно.
– С подросткового возраста таким стал. Как мать погибла, так у него словно крышу снесло. Мне тогда не до него было, в свои дела ушел, проблемы, вот он и был сам себе предоставлен. Во все тяжкие пустился, и драки, и проблемы с законом, и компания плохая. Думал академия исправит, да хр*н бы там. Как был бешенный, несгибаемый с ветром в голове, так и остался. Сейчас, наверное, еще хуже стал, обозлился.
– Насчет несгибаемости – это скорее плюс. Качество, которое помогало ему продержаться все это время, – задумчиво произнесла, потирая подбородок, – по поводу ветра в голове – очень сомневаюсь. В тех условиях, что ему пришлось выживать, с ветром долго не протянешь. Он наблюдательный, дружит с аналитическим мышлением, хитрый как черт, просчитывает все наперед, манипулятор знатный.
– Мы про одного и того же Тимура говорим? – удивился Барсадов.
– Думаю, вы удивитесь, каким он сейчас стал. Я его раньше не знала, но уверена, что он повзрослел. Не мог не повзрослеть, учитывая, через что ему пришлось пройти. По поводу злости, как тут не обозлиться? Кто угодно обозлится.
– Мне показалось, или ты его хвалишь? – подозрительный взгляд в мою сторону.
– Я им в какой-то степени восхищаюсь, – пожала плечами, – но, что скрывать, свинья он редкостная. Уж, извините, но говорю как есть.
Барсадов задумчиво усмехнулся, опять принявшись крутить ручку, а потом спросил:
– Расскажи мне что-нибудь про него.
Я задумалась. Что рассказать? Как на коленях валялся у меня в первый день? По голове за это не погладит. Как мы с ним уныло трапезничали вместе? Скукота. Что же еще?
– Хотите знать, как он первое время меня водил за нос? Вот только два дня назад карты раскрыл?
– Давай.
Мне кажется, Игорю Дмитриевичу было глубоко плевать, что именно слушать про своего Тимура, лишь бы слушать. Я рассказывала о том, как Тим прикидывался лохматым хлюпиком, как я его на чистую воду вывела, а он сидел и внимательно слушал, не сводя с меня проницательного взгляда. Во время рассказа я и сама наблюдала за ним, отмечая, что сейчас он выглядит не как грозный, властный мужик, не знающий преград на своем пути, а как обычный усталый человек, который после долгой разлуки нашел своего сына. И пускай, он не собирался приезжать до тех пор, пока не разберется со всеми проблемами, и не выяснит, кто же отправил Тима на Ви Эйру, но я видела, что он рад хотя бы тому, что слушает о нем и знает, что жив здоров.
Мне было искренне неудобно, оттого что я, будучи абсолютно посторонним человеком, оказалась втянута в эту историю и вынуждена быть невольным свидетелем всего происходящего.
Мой рассказ его рассмешил:
– Это на него похоже, – с улыбкой заметил он, а у меня внутри словно кошки когтями рвали, от неправильности всего происходящего, даже дышать тяжело стало. Не должно быть таких ситуаций, не должно.
Мы проговорили еще, наверное, полчаса, потом распрощались. Я его еще раз поблагодарила за помощь с комитетом, а он обещал держать в курсе событий, иногда звонить, узнавать как у нас дела, и если его разбирательства закончатся раньше, чем я отпущу Тимура, то приехать на Ви Эйру лично.
После этого я выключила компьютер, погасила единственный источник света – настольную лампу и долго сидела в темноте, немигающим взглядом уставившись на дерево за окном, чьи ветви отбрасывали причудливые тени.
Тяжело.