Жаркое лето Мариуполя

– Пошли вы, мусора конченные, – хрипел в ответ тот, извиваясь как червяк и пытаясь вырваться из рук СБУшников. Впрочем, единственное, чего он добился, так того, что Андрей мощной подсечкой сбил его на землю.

– Вот… подойдет, – выдохнул Слава, глядя на мощную акацию. – Давай, Грек, веревку перекинь через ветку и на свободном конец петлю сделай.

– Вы что делаете, сволочи! Падлы! Мусора поганые! В мусарню меня ведите. Я законы знаю! – заголосил Товкуненко, на шею которого Грек сноровисто накинул петлю.

– Я щас тебя расстрою, тварь ты зоновская. Мы не менты. И нам кодекс и законы не писаны. Так что все, отбегался, урод, – каждое слово Слава вбивал ботинком по ребрам пленного. – И вообще, достал ты меня. Я вашу масть синюю всю жизнь давил и давить буду! Давай, Грек! – он махнул рукой, и Саша Грек потянул за веревку, поднимая тело Товкуненко вверх. За шею.

Пленный хрипел, извиваясь всем телом. Но вот носки его оторвались от земли и задергались в воздухе. Хрип становился все глуше. С противным звуком опорожнился кишечник, и резко завоняло дерьмом.

– Отпускай! – махнул рукой Слава.

Тело свалилось на траву, прямо в свои испражнения, выплевывая слюни и рвоту.

– Ну что, скотина! Ты все еще не помнишь? – заорал Слава, стискивая пальцами лицо Товкуненко.

Тот отрицательно мотал головой, содрогаясь в позывах дикого кашля и рвоты.

– Давай!

Все повторилось сначала.

– Где оружие?! – орал в лицо задыхающемуся пленному Слава.

Тот только мотал головой, судорожно дергаясь небритым кдыком.

– Давай!

После нескольких раз, когда у Товкуненко начали закатываться белки, Торшин скомандовал опустить его на траву.

– Где оружие, долб…б?! Мы тебя просто закопаем! Отвечай!

Пленный лежал с закрытыми глазами, весь измазанный фекалиями и рвотными массами, судорожно вдыхая воздух через сжатые зубы.

– Глаза открой! Ну все, пи. ц тебе, – Слава выдернул пистолет и передернул затвор. Андрей не успел даже удивиться, как Торшин вскинул пистолет к голове пленного и нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля прошла впритирку с головой Товкуненко, буквально прочесав кожу на щеке… Пленный отшатнулся испуганно и завыл.

– В глаза смотри, сука! – заорал Слава и ткнул стволом пистолета пленному в нос. – Где оружие, тварь! Убью!

Второй выстрел. Теперь пуля взбила фонтан земли с другой стороны головы пленного.

– Аааааа!!! Я, ххррр, не знаххрю!!! Я все хррр отдал!!!

– Кому?! Кому ты отдал!? Сука! Отвечай!!! – Торшин был страшен. Жилы на шее вздулись, лицо превратилось в ужасную маску. – Завалю, тварь!!!

– Корню!! Корню я отдал!! Неделю как!!! – просто хрипел Товкуненко.

– Кто такой?! Где искать?! – с каждым вопросом Слава тыкал стволом в лицо, разбивая в кровь нос, губы, разрывая щеки.

Захлебываясь от пены, которая шла горлом, пленный постепенно рассказывал все, что интересовало Торшина.

– А теперь, ну-ка спой, где сидел? Как звали кума? – продолжал давить он.

Товкуненко назвал и это.

– А псевдоним у тебя какой был? – убирая ствол, почти ласково поинтересовался Слава. И тут же снова взорвался криком и выстрелом у головы. – Говори, сука!

– «Цветной»! Агент «Цветной»! – сквозь рыдания вытолкнул из себя задержанный.

– Ну вот, – пряча пистолет в кобуру, умиротворенно произнес Торшин. – Хороший мальчик. А теперь давай-ка спокойно и подробно выкладывай мне все, что меня интересует.

Он отвернулся, прикуривая сигарету, и Андрей увидел, как мелко подрагивают у него пальцы. Шевченко отошел в сторону, а Слава присел у пленного, достал блокнот и принялся записывать информацию, периодически переспрашивая и уточняя.

– Да, ну вы даете, – уважительно покачал головой подошедший Грек. – Нам такого даже израильтяне не показывали. А мы думали, вы типа нежные, пальчиком никого не трогаете лишний раз.

– Было бы чем гордиться, – отстраненно произнес Андрей, покусывая травинку. – Думаешь, нам нравится это? Весь вопрос в информации…

– Ну, это понятно, – охотно согласился Грек.

Спустя минут 10 к ним подошел Слава.

– Ну, вроде все. Грек, есть что выпить? Самого трясет, противно…

– Неа… надо в магазин ехать.

– Ладно, хрен с ним. На обратной дороге заскочим, – скривился Торшин. – Значит так. Оружие у него было. Притащили после разгрома воинской части его кенты по отсидке, попросили спрятать. Он какое-то время держал, даже пару стволов успел толкануть. А неделю назад за стволами приехали, дали ему денег за хранение и все вывезли. Говорит, повезли во Львов, тамошней братве. Имена, погонялы – все дал.

– Думаешь, не врет? – усомнился Андрей.

– Мы заставили его признаться в том, что он работал на оперчасть на зоне, назвать свой псевдоним. А для «синей масти» это серьезный косяк. Такое не прощают. Тем более он мне поведал, кого он куму на последней отсидке сдал, по внутрикамерной теме. Дал ему бумагу, подписку мне написал, теперь все художества свои пишет.

– Ты что, его вербовать собрался? – удивился Андрей.

– А что с ним делать? – вопросом на вопрос ответил Торшин. – Здесь его закопать? У него следы удушения на теле, гематомы, следы от пуль. Куда я его, в больничку что ли отвезу? Будет стучать как миленький…