Жажда

– Разве у них нет причин немного бояться?

– Вы не читаете газет, Катрина? Все запасы замков и сигнализаций в магазинах раскуплены за последнюю неделю.

– Все боятся того, чего не понимают.

– Всё сложнее. Они боятся, потому что думали, что мы имеем дело с человеком, которого я поначалу определил как чистого вампириста. Больной, растерянный индивид, нападающий из-за глубоких расстройств личности и парафилии. Но этот монстр оказался хладнокровным, циничным, расчетливым воином, способным размышлять взвешенно и рационально, способным при необходимости отступать, как в турецкой бане. И нападать, когда возможно, как… как на этой фотографии. – Смит закрыл глаза, а потом отвел взгляд в другую сторону. – И я признаю, что и сам напуган. Я лежал без сна всю ночь и размышлял над тем, как мог один и тот же человек совершить эти убийства, как это возможно? Как я мог так ошибаться? Этого я не понимаю. Но я должен понять, ни у кого нет лучших предпосылок понять его, чем у меня, я – единственный, кто может объяснить и показать им монстра. Потому что, когда они увидят монстра, им станет все понятно, и с их страхами можно будет работать. Он не исчезнет, но они поймут, что должны принимать разумные меры предосторожности, и почувствуют себя в большей безопасности.

Катрина уперла руки в бока:

– Давайте разберемся, правильно ли я поняла. Вы сами не знаете, что представляет собой Валентин Йертсен, но собираетесь объяснить его действие людям?

– Да.

– Солгать с целью успокоить?

– Надеюсь, что последнее мне удастся лучше, чем первое. У меня есть ваше благословение?

Катрина прикусила нижнюю губу:

– Вы правы в том, что, как ученый, несете ответственность за информацию, и, естественно, будет хорошо, если людей можно немного успокоить. Только если вы не затронете тему расследования.

– Конечно нет.

– Мы не можем позволить себе еще одну утечку. Я единственная на этом этаже знаю, чем сейчас занимается Аврора, это неизвестно даже начальнику полиции.

– Клянусь.

– Это он? А это он, Аврора?

– Папа, ты опять нудишь?

– Эуне, может быть, нам с вами переждать немного, чтобы они могли поработать спокойно.

– Спокойно? Это моя дочь, инспектор Виллер, и она хочет…

– Делай, как он говорит, папа. Я в порядке.

– Вот как? Ты уверена?

– Абсолютно уверена. – Аврора повернулась к женщине из банка и мужчине из отдела ограблений. – Это не он. Мотайте дальше.

Столе Эуне поднялся, возможно, немного резко, и из-за этого у него закружилась голова. А возможно, потому, что он не спал сегодня ночью. И не ел. И пялился в монитор три часа без перерыва.

– Если вы присядете на этот диван, я пойду проверю, можно ли раздобыть кофе, – сказал Виллер.

Столе Эуне просто кивнул.

Виллер ушел, а Столе сидел и смотрел через стеклянную стену на свою дочь, как она оживленно подает знаки, чтобы запись мотали дальше, остановили, отмотали назад. Он никогда не видел, чтобы она так заинтересованно работала. Вероятно, его реакция и озабоченность были преувеличены. Возможно, худшее уже позади, возможно, она уже как-то пережила случившееся, пока они с Ингрид пребывали в счастливом неведении.

И его юная дочь объяснила ему, как объясняет преподаватель психологии новенькому студенту, что такое обещание о неразглашении. Это она взяла его с Харри, и Харри его не нарушил, ведь Столе так же относился к своим обязанностям о неразглашении, пока не понял, что это может спасти человеческие жизни. А Аврора, несмотря ни на что, выжила. Смерть. В последнее время Столе думал о ней. Не о своей, а о том, что его дочь однажды тоже умрет. Почему эта мысль столь невыносима? Может быть, он будет по-другому относиться к этому, если они с Ингрид в один прекрасный день станут дедушкой и бабушкой, ведь человеческая психика подчиняется биологическим механизмам в той же степени, что и физическим, а желание передать свои гены, естественно, является предпосылкой выживания рода. Однажды, очень давно, он спросил Харри, не хочет ли тот ребенка, который биологически будет его собственным, но у Харри был четкий ответ. Он не обладает геном счастья, только геном алкоголизма, а этот ген, по его мнению, не стоит передавать по наследству. Возможно, он изменил мнение, в последние годы Харри совершенно очевидно был счастлив, если, конечно, он обладал способностью испытывать счастье. Столе достал телефон. Он хотел позвонить и рассказать об этом Харри прямо сейчас. Что Харри был хорошим человеком, хорошим другом, отцом и супругом. Ладно, это немного похоже на эпитафию, но Харри должен услышать это. Он ошибался, когда полагал, что его непроизвольная тяга к охоте на убийц походила на алкоголизм. Им двигало не желание убежать, причем двигало больше, чем индивидуалист Харри Холе готов был признать это. Им двигало стадное чувство. Стадное чувство в хорошем смысле. Мораль и ответственность перед обществом. Харри, разумеется, всего лишь посмеется, если только ответит на этот проклятый звонок.

Столе увидел, как спина Авроры выпрямилась, а мышцы напряглись. Неужели это… Но потом она снова расслабилась и махнула рукой, чтобы мотали дальше.