Жажда

– Ну да. Только один парень из Онебю в Ниттедале, у него еще имя оканчивается на «и». В начале лета он часто названивал Элисе, и я перепроверил его алиби.

– Оканчивается на «и»?

– Ленни Хелл. Подумайте только, что за имечко!

– Да уж. Ты подозреваешь людей в зависимости от букв, на которые заканчиваются их имена?

– Помимо прочего. Факт в том, что имена, оканчивающиеся на «и», занимают большое место в криминальной статистике.

– Так что…

– Так что, когда я заметил, что Бернтсен записал алиби Ленни – в момент убийства Элисы Хермансен он сидел вместе с другом в кафе «Онебю пицца и гриль» – и что это алиби подтвердил только владелец кафе, я связался с местным ленсманом[12] и опросил его.

– Потому что парня зовут Ленни?

– Потому что владельца пиццерии зовут Томми.

– И что сказал ленсман?

– Что Ленни и Томми – два весьма законопослушных гражданина, которым можно доверять.

– Значит, ты ошибся.

– Это еще неизвестно. Ленсмана зовут Джимми.

Катрина громко рассмеялась. Ей это было нужно. Андерс Виллер улыбнулся в ответ. Улыбка, наверное, тоже была ей нужна. Все хотят произвести благоприятное первое впечатление, но ей вдруг пришло в голову, что, если бы она не спросила, Виллер не рассказал бы, что сделал, помимо своей, работу Бернтсена. И это доказывало, что Виллер, как и она сама, не доверяет Трульсу Бернтсену. Поначалу Катрина отбросила эту мысль, но потом передумала.

– Войди и закрой за собой дверь.

Виллер сделал, как было велено.

– Прости, но я должна попросить тебя еще об одной вещи, Виллер. Утечка в «ВГ». Ты будешь плотнее всех работать с Бернтсеном. Ты мог бы…

– Держать уши и глаза открытыми?

Катрина вздохнула:

– Что-то в этом роде. Это останется между нами, и если ты что-нибудь заметишь, то расскажешь об этом только мне. Понятно?

– Понятно.

Виллер ушел, и Катрина, подождав несколько секунд, взяла со стола телефон и набрала номер Бьёрна. Она заложила в телефон его фотографию, и та появилась на экране телефона вместе с номером. Он улыбался. Бьёрн Хольм не был похож на наливное яблоко. Лицо его было бледным, немного опухшим, а посреди рыжей шевелюры появилась сияющая белая лысина. Но это был Бьёрн. Противоядие от фотографий всех тех, других. И чего, собственно говоря, она так боится? Раз уж Харри Холе может жить с другим человеком, почему не может она? Ее указательный палец почти коснулся символа «набрать номер» рядом с цифрами, и тут в ее голове вновь прозвучал предупреждающий сигнал. Предупреждение Харри Холе и Халлстейна Смита. Следующая жертва.

Она отложила телефон и снова сосредоточилась на фотографиях.

Следующая.

Что, если убийца уже думает о следующей жертве?

– Ты должна лучше б-бороться, Эва, – прошептал он.

Он ненавидел, когда они не пытались бороться.

Когда они не убирали свои квартиры. Когда не заботились о своем теле. Когда не могли удержать мужчину, от которого забеременели. Когда не кормили детей ужином, когда запирали их в чулане и велели сидеть тихо, обещая за это шоколадку, а сами принимали мужчин, которые получали ужин, шоколад, вообще все, с которыми они играли, визжа от радости, как мать никогда не играла со своим ребенком.

Ну и ладно.

А теперь ребенок поиграет с мамой. И с такими, как мама.

И он играл. Играл жестко. До тех пор, пока однажды его не заперли в чулане на улице Йоссингвейен, 33. Тюрьма Ила и отделение предварительного содержания. В уставе учреждения говорилось, что это норвежская тюрьма предварительного содержания для заключенных-мужчин с «особой потребностью в посторонней помощи».