Жажда

Спешиваемся и заходим внутрь, оглядываясь. Как и все в этом мире, магазинчик представляет собой легкое отклонение от нормы. Пыльный воздух настолько плотен, что застревает в горле. Кондиционеры отключены, что вполне понятно – на всем пути сюда мы не встретили ни одного горящего уличного фонаря. Холодильники, в которых обычно стоит содовая, энергетики и простая вода, пусты, чего и следовало ожидать. Но чего я не ожидала, так это ощущения полной заброшенности, которое производит этот магазинчик. Здесь не только нет продуктов – нет и надежды на то, что эти продукты когда-нибудь появятся вновь. Из десятка видов каждого товара на полках остался лишь один – один сорт чипсов, один – жевательной резинки. Магазинчик напоминает мне виденные в школьном учебнике изображения рынка в стране, раздираемой войной: единственные продукты там – это консервированные бобы да хлеб; да и то – пощелкаешь клювом, не получишь ни того, ни другого. И, словно издеваясь над мрачным убожеством магазинчика, откуда-то из его недр, из радио, работающего на батарейках, доносится разухабистая, в стиле «ду-уоп», музыка родом из пятидесятых.

В дальнем углу магазина за кассой сидит продавец, мне незнакомый. Вообще-то, я знаю этот магазинчик. Когда мы с матерью возвращались с футбольных тренировок, то заезжали сюда за кукурузой и изотониками. Это было нечто вроде ритуала. Я думала, что знаю всех здешних продавцов, но этого – нет. Видок у него тот еще! От таких парней родители советуют держаться подальше. Такие, обычно в фургонах без окон, медленно катят по безлюдным аллеям парков, высматривая жертву. Он похож на Санта-Клауса, совершившего две поездки во Вьетнам, причем подряд. Бегающие глаза парня останавливаются на нас, при этом одна рука у него спрятана под прилавком.

Гарретт направляется к туалету, но в этот момент продавец кричит:

– Чтобы пойти в сортир, нужно что-нибудь купить!

И когда Гарретт закрывает за собой дверь, мы с Келтоном подходим к полкам, чтобы что-то выбрать и заодно скрыться из поля обзора продавца.

Я кладу глаз на пакет орешков. Подходя к прилавку, внимательно рассматриваю продавца. Тот выглядит изможденным, под глазами набухли землистые круги. Глядя на нас, он подсчитывает стоимость того, что мы берем.

– Я вас здесь никогда раньше не видела, – говорю я, пока он занимается покупками.

– Я здесь новенький, – отвечает он, холодно оглядывая меня.

– Давно пробка на шоссе? – спрашиваю я, чтобы поменять тему.

Продавец почесывается.

– С ночи, – отвечает он. – Тут была толпа покупателей. Некоторые – нормальные, а кое-кто думал, что может взять все просто так.

– Почему же вы не вызвали копов? – продолжаю я.

Продавец хрипло усмехается:

– А вы что, не слышали? Тут ни до чего не дозвонишься. Номер девятьсот одиннадцать вырубился еще вчера вечером.

Продолжая заниматься нашими покупками, он вновь усмехается, словно все это очень забавно. Наконец произносит:

– Сорок долларов.

Я думаю, что он шутит, но потом понимаю – он серьезен.

– Экономика свободного рынка, – говорит он. – Закон спроса и предложения. Нынче спрос намного превышает предложение.

И, наклонившись вперед, повторяет:

– Как я сказал, сорок долларов.

Сзади с шоколадным батончиком подходит Келтон, который не слышал нашего с продавцом разговора. И тогда я замечаю, что касса разбита и зияет пустыми внутренностями. К тому же на этом как бы продавце не надета ужасная желтая рубашка, которую здесь обычно носят продавцы. И чем больше я стараюсь понять, что происходит, тем меньше мне этого хочется.

Из туалета показывается Гарретт. Я вырываю шоколадный батончик из рук Келтона, бросаю его на прилавок, хватаю брата за руку и тащу к выходу, надеясь, что, ошеломленный моим напором, он не станет сопротивляться. Один за другим мы выбегаем из магазина.

– А кто заплатит за этот долбаный сортир? – орет позади нас продавец, но нас уже нет.

Я прыгаю на велосипед, и мы уносимся прочь, я – впереди, остальные – за мной. Через несколько сотен метров я останавливаюсь и смотрю – нет ли погони. Келтон с Гарреттом догоняют меня и останавливаются.

– Что происходит? – спрашивает Келтон.

Я не отвечаю. Не потому, что не хочу, а потому, что детали не имеют значения.

Поворачиваюсь к Келтону и говорю:

– Этот твой пистолет – он у тебя в рюкзаке, так?

– Да…

– И ты умеешь им пользоваться?

– Да, конечно, черт возьми.

Я лезу в боковой карман собственного рюкзака и вытаскиваю патроны. Магазин, как называет эту штуку Келтон. Смотрю на него, полная сомнений. Этот магазин – воплощение всего самого ужасного, что есть в этом мире. Но мир со вчерашнего дня изменился. Поэтому я сую патроны в руку Келтона и начинаю изо всех сил крутить педали, чтобы не видеть, как он вставляет магазин в рукоятку пистолета.

Стоп-кадр: федеральная автострада, северное направление, 6.30 утра