Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

В общем и целом верно, что терапевтическая работа на «территории подземного мира» затрагивает глубочайшие аффекты и мы нуждаемся в чем-то большем, чем речь: прикосновение, поза, интонация, голос, рисование и игра с песком, лепка из глины, создание образов из ракушек, камней… и все это с бережной заботой и уважением к границам, которые при создании образов возникают и изменяются в соответствии с архетипическими паттернами.

Мы считаем, что в работе с тяжело травмированными людьми неизбежно возникает контекст коллективного бессознательного и открытости к трансцендентным реальностям. В темницах бессловесности и несказуемости мы должны достигать понимания невербальными средствами. Нам нужны символы и ритуалы, чтобы «вернуть» потерянную душу. То, что в шаманизме называют потерей души, в нашем терапевтическом понимании означает ранение человека в самое сердце, разрушение его смысла жизни. Шаманы всегда были убеждены, что «утрата души» означает отклонение от целостности и гармонии и неизбежно делает человека больным. Шаманские методы работы с больными могут быть поняты как базовый архетипический паттерн подхода к лечению заболеваний. Шаманы обладают глубокой связью с иными реальностями, с измененными состояниями сознания и с миром символов и ритуалов. В терапии тяжело травмированных людей нам нужны подобные холистические подходы, методы гипнотерапии и терапевтические трансы, имагинативные подходы и телесно ориентированные техники, но прежде всего – подход, принимающий во внимание не только соматические или социальные уровни, но и духовное измерение жизни.

В шаманской традиции не бывает исцеления без обращения к его духовному аспекту, ведь эта традиция знает кое-что о смысле болезни, жизни и смерти. Шаманы-целители убеждены в необходимости «соединения» с больным и принятия его болезни на себя. При этом путь души каждого шамана лежит в подземный мир, чтобы там в изнуряющей борьбе вырвать у темных демонов украденную душу. Разве редко возникает у нас, психотерапевтов, впечатление, будто мы боремся с темными демонами смерти за наших пациентов и опустошаем себя в этой борьбе? Знаком нам и страх, что, возможно, уже слишком поздно и что нам не добраться до души пациента, потому что он бесконечно далеко затянут в иной мир и мы не в силах пуститься за ним в такой путь. Ведь и шаманы не всегда могут вернуть «улетевшую душу», которая удалилась слишком далеко. Нам, помогающим профессионалам, остается только научиться жить с этим пределом и ограничением.

Часто в терапии мы долго «идем» по пустырям души, которые напоминают нам гомеровские описания Гадеса. Там растут деревья, на которых есть плоды, но они падают вниз незрелыми; не созревают, а гниют на полпути, сродни тому как Лангеггер, например, описывает хронических психиатрических пациентов: «Усилия быть рядом с такими людьми тоже бесплодны» (Langegger, 1983, S. 52).

Но как часто мы также обнаруживали, что наше терпение и выдержка, наша вера и надежда вдруг получали отклик-почву, на которой после долгого бесплодия созревали плоды доверия! Мы должны пытаться постичь внутренний мир и многообразное страдание травмированного человека и, если хватит наших сил, взять на себя функцию своего рода терапевтической «почки» (Бенедетти). Наверное, нам больше, чем другим, понадобится способность переносить страдание, которую демонстрируют шаманы в ходе инициации. Речь идет о том, чтобы обезвредить деструктивные психические содержания наших клиентов, впуская их «в собственный психический круговорот» (Benedetti, 1992, S. 61) и затем привнести в отношения целительные образы и видения. «Способность терапевта увидеть позитивное в том, что изначально является негативным с точки зрения мучительных субъективных переживаний больного, и сказать ему об этом – первый шаг к целительному диалогу» (Benedetti, 1992, S. 61).

Спуск в подземный мир – это спуск в глубь души, во имя жизни, чтобы «вызволить» оттуда блокированное, фрагментированное, раненое. Так же как и путешествие шамана, это психологическое путешествие опасно и болезненно. Нам, терапевтам, следует очень хорошо понимать, насколько мы можем туда спуститься, чтобы не потерять дорогу назад, сколько сил у нас есть для такого обмена энергией, когда мы – как «козел отпущений» – берем на себя часть страданий пациентов.

Беккер считает «исцеление» тяжело травмированных людей невозможным в том смысле, что они полностью избавятся от страданий. Исцелением становится начало горевания и оплакивания страданий. Лангеггер пишет о том, что в психиатрии попытки исцелить «неизлечимо больных» давно оставлены и за ними лишь «ухаживают». Однако он также называет ошибочными идеализированные ожидания пациентов, которые хотят «выздороветь», в то время как психотерапия может лишь помочь человеку лучше уживаться и обращаться со своей душевной «искалеченностью» или «ненормальностью», со своим личным адом (Langegger, 1983, S. 186).