Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

Юнгианец Рудольф Бломейер в своей впечатляющей работе об «оценивании среди аналитиков» описал типичные противоречия, обусловленные структурой личности и индивидуальной системы ценностей (Blomeyer, 1982). Он пишет, что интровертированность Фрейда отразилась на его аналитическом подходе и сеттинге, в то время как целью терапии он считал восстановление способности человека работать и любить, что следует понимать как проявление его экстравертного компенсаторного чувствования. Юнг, напротив, был, скорее, интровертом, когда полагал целью терапии целостность и смысл, но был экстравертом в том, что касалось отношений. Фрейдисты часто гордятся тем, что могут хорошо мыслить, а юнгианцы знамениты своей страстью к интуитивному. Что же касается выбора техник, то и те и другие обращаются к своим вспомогательным функциям: Фрейд полагался на интуицию при свободном ассоциировании, а Юнг, используя метод амплификации, призывал к направленному мышлению, поскольку считал, что интуитивное ассоциирование ведет в никуда. Такие сознательные и бессознательные оценочные суждения характерны для «войн за веру», ведущихся между разными школами психотерапии, когда за спором о большей или меньшей научности методов обнаруживаются намного более «ядовитые» конфликты между Веной и Цюрихом, своим и чужим, иудейским и христианским.

Значение и функция ценностей в психотерапии

Хотя современная психотерапия часто декларирует свое стремление к нейтральности и безусловному/безоценочному принятию, каждая терапевтическая система обладает установками и оценочными суждениями в отношении того, что способствует здоровью, а что приводит к болезни. Любой метод вмешательства и любая теория личности и теория развития подразумевает наличие оценочных суждений. Диагностическая номенклатура, «наклеивание ярлыков», согласно которым человек объявляется либо здоровым, либо больным, кое-что говорит нам о связи норм и ценностей общества с системой ценностей терапевтических моделей. Томас Сас, критик психиатрии, обвинил психотерапевтов в мощном социальном давлении и даже в присвоении себе функции контроля за устойчивостью господствующих представлений. Каждая психотерапевтическая школа выражает в своей системе ценностей личность основателя и дух времени, а также свое представление об индивиде и его месте в экологическом, социальном и психическом пространстве.

В психотерапии речь идет не только об осознании индивидуальных ценностей и внутрипсихических конфликтов, но и о понимании противоречивости социальных норм и ценностей. Психотерапия неотделимо связана с общественными структурами, поэтому она не свободна от оценок, не нейтральна, не аполитична, хотя многие школы можно справедливо упрекнуть в социально-критической абстиненции или даже в наивности и слепоте по отношению к ценностям. Парин, Рихтер и Петцольд указывали на необходимость отхода от индивидуализированной психотерапии и привнесении общественного контекста в теории здоровья и болезней. Петцольд говорит о «множественном отчуждении», о демонтаже мира ценностей в нашей культуре вследствие «очерствения, беззакония, криминальности, равнодушия и разрушения экологических связей». По его мнению, все это является ядром концепции нового антропологического учения о болезнях (Petzold, 1994, S. 6–28).

Наши ценности определяют цели психотерапии и развития, причем перепроверка, а иногда и пересмотр собственной системы ценностей являются частью терапевтического процесса. Ценностная свобода в психотерапии – это миф, а декларирование ценностной нейтральности создает опасное идеологическое искушение, поскольку ценности будут скрыто и исподволь просачиваться в терапию «с черного хода». Например, мы оцениваем, когда решаем, какие цели ставить в терапии и какими средствами их достигать. Договоренности о терапевтических целях зависят не только от системы норм и ценностей общества и терапевтической школы, но и от убеждений помогающего профессионала, приобретенных в ходе его жизни.

Для помогающего профессионала важно осознать свою личную иерархию ценностей. В этом ему может помочь интерес к собственной биографии при составлении генограммы своей семьи (Heinl, 1986a), а также поиск ответа на следующие вопросы:

Какие ценности и цели поддерживались в моей семье, ради чего жили предки?

Что было обесценено и отброшено?

Какие изменения в системе ценностей я пережил на разных этапах моей жизни, в частности во время обучения?

Как связана моя профессиональная мотивация с моей структурой ценностей?

На какие ценности опирается моя профессиональная социализация?

С какими ценностными конфликтами мне приходится сталкиваться в рабочем коллективе, дома, в отношениях с моим партнером?

Насколько сильно повлияли на мои ценностные представления мое социальное происхождение, страна и культура, где я вырос?