Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

Смысл у Франкла является, прежде всего, ситуативным – это смысл, существующий для конкретного человека в данной ситуации. «Запрос на смысл» в виде такой внешней заданности соответствует «требованию момента» в философии М. Шелера, на которую неоднократно ссылается Франкл. Такое требование направлено на отдельную, уникальную личность, «будто „перст судьбы“… указывающий на „меня“; и слышится голос, который ясно и тихо говорит: „это к тебе“» (Scheler, 1991, S. 51). Цитированная книга Беды Вики «Экзистенц-анализ Виктора Франкла» не только дает детальный обзор работ Франкла, но и показывает, какое влияние оказали на него философские взгляды Шелера.

В логотерапии смысл является «возможностью на фоне реальности», то есть смысл есть уже заранее и должен быть найден, а не изобретен человеком. Как видно из эпиграфа, Франкл верит в смысл, данный свыше, прежде любого бытия: «Вначале был смысл». В философии Канта смысл также существует априори, а в терминологии Хайдеггера смысл является «экзистенциалом».

В логотерапии считается, что ядро осмысленности, то есть «основа бытия» или «логика сердца» («logique du сoeur»), так же как и таинство любви, обычно вытесняется рациональностью и объективируется.

Мы встречаем у Франкла особое измерение смысла, возникающее из «веры в смысл» (Шелер), из убежденности, что мировой порядок имеет смысл, что «абсолютное» и «преходящее», «трансцендентное» и «имманентное миру» взаимосвязаны. Несмотря на то, что Франкл подчеркивает значение ситуативного жизненного смысла, «конкретный жизненный смысл» он выводит из веры в «изначальный смысл» (Frankl, 1982, S. 43). Поэтому неудивительно, что логотерапия в ее первоначальном виде была широко распространена в пасторской работе. Поиск смысла страдания, мучительные сомнения перед лицом смерти в попытке осознать смысл своей жизни, чтобы легче ее отпустить – в работе с этими темами логотерапевтическое консультирование плодотворно применялось «у постели больного». Близость к религии прослеживается не только по публикациям Франкла (в книге «Бессознательный Бог» (Frankl, 1979) или в докладе «Человек в поисках высшего смысла»), но и по высказываниям Франкла о ценностях (в многочисленных интервью). Они указывают на Бога как на «окончательный смысл», «высшую ценность», «ценностный максимум». Его понимание совести как «нечеловеческой сущности», «голоса трансцендентности» указывает на абсолют, на «персоналиссимум», на Бога. Стремление Франкла восстановить контакт с бессознательной религиозной функцией души (anima naturaliter religiosa) и установить связь с абсолютом очень напоминают юнговские цели.

Примечательно, что Франкл осторожен и очень старается избежать любого пересечения с теологией и пасторской работой. Он возражает Юнгу, что тот абсолютизирует бессознательное, что архетипы воспринимаются им как божественные, и в результате религия утрачивает характер свободно принятого решения и свой высокий статус (Kolbe, 1986, S. 227, 229). По мнению Франкла, насколько психологизм психоанализа подрывает гордость и обесценивает невыразимость человеческой сущности, настолько и юнговские архетипы, как религиозные коды, профанируют священное. Задачей психотерапии является осознание «ответственности за что-то»,

а не «перед кем-то» – в данном случае, перед Богом. Междисциплинарный диалог можно приветствовать, но лишь при строгом разграничении компетентности обеих сторон. Теология имеет дело с откровением о целительных деяниях Бога, а психология – лишь с восприятием этого откровения человеком. Озабоченность Франкла тщательным разделением этих дисциплин, видимо, вызвана укорененностью его сознания в иудео-христианском представлении об антропоморфном образе Боге, взращенной на христианской религиозности Шелера. Напротив, в гуманистической или трансперсональной психологии мы обнаруживаем отзвуки мистического понимания религиозности, при котором границы между имманентным человеку нуминозным и божественным расплывчаты.