Жажда жить

Баум, плюгавый, замотанный на вид мужчина тридцати семи лет, зарабатывавший на жизнь, служа клерком в системе водоснабжения Форт-Пенна, поначалу отказался от адвоката. Жена его была пышная блондинка яркой внешности, шестью годами моложе мужа, и они были женаты двенадцать лет. Супруги воспитывали двух детей, младший из которых, как говорили уже после трагедии, был чистой копией покойного доктора Террановы. Семья жила довольно далеко от кабинета доктора, но Баум пояснил, что услугами его пользовался из-за денег — Терранова брал недорого. Все остальные медики в городе, по словам Баума, были ему не по карману. Если бы Баум застрелил любого другого итальянца, не Терранову, он мог бы рассчитывать на максимально мягкое наказание — два года тюрьмы за неумышленное убийство. Но он убил одного из трех самых влиятельных итальянцев Форт-Пенна, а вместе с ним и собственную жену, хоть и не итальянку, но добропорядочную немку из хорошей семьи, что восстановило против Баума даже его соплеменников.

Большое жюри утвердило проект обвинительного акта, и слушание дела назначили на март, в уголовном суде графства Несквехела. Среди журналистов и адвокатов Форт-Пенна господствовало мнение, что дело Баума плохо и лучшее, на что он может надеяться, — пожизненное заключение.

Дело Баума с его адюльтерными мотивами и итальянским героем не стало предметом обсуждения в форт-пеннском обществе, в аристократических гостиных было о чем поговорить и без того. У Колдуэллов о нем сплетничали на кухне, Эмили заводила разговор с Уильямом, Брок мог перекинуться парой слов с приятелями в клубе, да Грейс с Конни Шофшталь.

— Уилл, — заговорила миссис Колдуэлл как-то вечером, — сегодня я вернулась домой к обеду и увидела, что Грейс читает в «Часовом» отчет об убийстве итальянского доктора.

— Правда?

— Уилл, ты не собираешься что-нибудь заметить по этому поводу в газете?

— Нет, Эмили, я не люблю вмешиваться в редакционные дела.

— Но в данном случае ты должен сделать это. Не только Грейс, другие юные девушки тоже читают статьи об этой скандальной истории.

— Согласен, подробности, мягко говоря, довольно откровенные. Судя по пулевым отверстиям, она была под ним, да я и помимо того кое-что слышал.

— Ну да, так оно, конечно, и было, но мы обязаны держать Грейс подальше от всего этого. Мало того что она видит на ферме, так теперь еще и в газетах, про людей, начинается.

— Я согласен с тобой, согласен, дорогая, но в таком случае это твоя обязанность — следить, чтобы газеты не попадали ей в руки. Ну а я, повторяю, в редакционную политику не вмешиваюсь. Они знают свое дело. Всё, точка. Извини, Эмили.

Через две недели после этого разговора Эмили сидела у себя в рабочей комнате, на втором этаже в глубине дома, занятая вязанием шарфа. Время от времени она покашливала — приболела. Внизу раздался звонок в дверь, и вскоре на пороге появилась Мэй, горничная верхнего этажа.

— Это миссис Джей, мэм, она хочет вас видеть.

— Миссис Джей? Ей-то что надо? Так рано она никогда к нам не приходила. Ладно, зови.

Эмили накинула на ноги плед и подоткнула так, чтобы выглядеть совсем уж нездоровой.

— Доброе утро, Джесси. Извините, что заставила вас подниматься наверх, врачи не велят вставать.

— Надеюсь, ничего серьезного, Эмили.

— Да нет, говорят, легкая ангина. Ничего страшного, но все-таки неприятно.

— Ну да, ну да, конечно, — забормотала Джесси. В ее поведении чувствовалась какая-то неловкость, но в то же время решимость довести дело до конца.

— Раздевайтесь, Джесси, присаживайтесь. Насколько я понимаю, вас что-то беспокоит.

— Спасибо, Эмили. Да, вы правы, меня кое-что беспокоит. Сильно беспокоит, иначе я не стала бы отнимать у вас время, тем более учитывая ваше состояние.

— Я всегда помогу, если это в моих силах. Вы же знаете меня.

— Я вас не задержу, только самую суть, — сказала Джесси.

— Не торопитесь. На то и существуют друзья, чтобы выручать в трудную минуту.

— Речь не обо мне, Эмили. В беду попал один из моих родичей. Двоюродный брат. Вы ведь наверняка читали либо слышали об этом убийстве, доктор-итальянец и белая, я имею в виду американка?

— Да.

— Ну так вот, Луи Баум, человек, который совершил преступление, — мой кузен.

— Кузен? Как это?

— Вы еще не забыли немецкого? Baum.

— Baum? Baum значит tree, дерево. Tree! Джесси Три. Я тысячу лет так вас не называла, даже про себя. О Господи. А кто-нибудь еще знает? Я хочу сказать, вас никто не донимает этим делом?

— Нет, вряд ли кому приходит в голову, что мы родственники. Мой отец сменил имя с Баума на Три, но отец Луи оставил прежнюю фамилию.

— Извините, Джесси, может, пересядете вот сюда, на стул. Смотрю, слуги открыли фрамугу в эркере, там сквозняк, как бы не простудиться.

— Спасибо, Эмили. — Джесси пересела на указанное ей место.

— Извините, я не хотела перебивать вас, но вы волнуетесь, а нервозность понижает сопротивляемость организма.

— Вы очень добры, Эмили.

— Ну что вы. А теперь вернемся к вашему кузену. Лично я совсем его не знаю. А вот вашего отца помню хорошо. Фредерик Три. Фредерик Л. Три.