„Это хороший брак. Я люблю жену и не сомневаюсь, что и она меня любит. Если кого и любит, то, не считая детей, — меня. Я нравлюсь ей в постели, и она никогда не выказывает ни малейшего интереса к другим мужчинам, что примечательно, особенно если учесть, как многие из них стараются предстать перед ней в лучшем виде. Да, она любит меня. Правильно, я действительно считаю, что моя жена меня любит. И видит Бог, я люблю ее, в этом никогда у меня не возникало тени сомнения. Я едва замечаю других женщин даже сейчас, после десяти лет брака. Мне может понравиться хорошенькое личико, я нередко пытался представить себе, как выглядят женщины — друзья нашего дома обнаженными, на что они способны, на что не способны. Случалось, я ловил их взгляды и чувствовал, что они задают себе те же вопросы относительно меня. Но, видя их и понимая, что если бы случайно я столкнулся с этими дамами в Филадельфии или Нью-Йорке… я тут же их расхолаживал своей вежливостью, никогда не брал за руку, и вряд ли когда возьму, и надеюсь, рассчитываю, молю Бога, что и Грейс никогда никому не позволит взять себя за руку… Это плохо, это дурно, нельзя даже думать об этом! Остановись! Это дурно! Сегодня тепло, хорошая погода. Календарь не имеет с нами, со мной и Грейс, ничего общего. Все хорошо, мы женаты десять лет, в таких случаях принято отмечать годовщину свадьбы, но надо, надо прекратить эти опасные, дурацкие рассуждения о том, кто и что чувствует…“
— Привет, Сидни. — „Ну вот, самое время, пусть это даже мой всегда несвоевременный шурин“.
— А, это ты, Брок, привет. Присаживайся.
— Уверен, что не против?
Да, правила ты знаешь, сукин ты сын. За свой стол ты никому бы не позволил присесть.
— Садись, говорю, не стесняйся.
— Спасибо.
— Обедал?
— Сандвич перехватил в гриль-баре.
— Выпьешь что-нибудь?
— Пожалуй, нет, спасибо, — отказался Брок. — Большой сегодня день, а?
— Да, десятка, — согласился Сидни. — Так вот почему ты отказываешься — не хочешь пить за юбилей.
— Черт, как посмотрю на вас, старых развратников, иногда думаю, что тоже мог бы пойти этой дорогой.
„Ах вот как, сегодня, стало быть, мы о старых развратниках, такая линия“.
— Ну, в одиночку с этим не справиться. Я хочу сказать, хорошую семью одному не построить.
— Это не единственное, что нельзя сделать в одиночку, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Для того чтобы сходить налево, тоже двое нужны, — хмыкнул Брок. Смеялся он с некоторых пор медленно, с одышкой, что делало его на двадцать лет старше, чем он был на самом деле, и на десять, чем выглядел.
— Ага, я догадывался, — кивнул головой Сидни.
— Да, как посмотришь вокруг, все мои старые друзья переженились. Я — последний холостяк и все ищу одного-другого, кто составил бы мне в ближайшее время компанию на ночную смену. То есть я хочу сказать, не на один раз, а постоянно, если только опять не запутаются. Постоянно. Потому что поразвлечься раз-другой всякий может; ты понимаешь меня, не так ли? Впрочем, насчет тебя ничего не скажу. Хотя любопытно было бы узнать.
„Ну, сейчас я с тобой поиграю. Если думаешь, что пущусь в подробности, послушай-ка это“.
— Ну, это вряд ли. Потому что, если мне захочется, как ты говоришь, пойти в ночную смену, я уж позабочусь о том, чтобы ты не узнал.
Брок уже был готов разозлиться, но в последний момент передумал и только шумно фыркнул:
— Да ты у нас умник, Сидни. Снимаю шляпу.
Подошел официант.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Нет, спасибо. — Сидни подписал чек.
— Уходишь? — осведомился Брок.
— Да, к парикмахеру хотел зайти.
— Что ж, на одну стрижку волос хватит. Хе-хе-хе. Только пусть сверху слишком много не снимает. Хе-хе-хе. Вечером увидимся.
— А, так ты придешь?
— Конечно. Разве ты мог меня не пригласить? Хе-хе-хе.
— Но ты не обязан принимать приглашения. Хе-хе-хе. Пока, Брок.
— До чего же я тебя люблю, старина Сидни. Хе-хе-хе.
— Всего хорошего, мистер Тейт, — поклонился Ферфакс.
— Всего хорошего, Ферфакс, — кивнул Сидни.