Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

Однажды он на большом листе рисовал рубку сосняка: на переднем плане он изобразил одинокое дерево, стоявшее на отшибе у ручья. Один из лесорубов время от времени подходил к нему, глядел через плечо на рисунок, бессмысленно улыбался, а потом громко захохотал. Винсент работал над этим рисунком несколько дней, и крестьянин смеялся над ним все более открыто. Винсент решил выяснить, что же его так забавляет.

— Вам смешно, что я рисую дерево? — вежливо осведомился он.

Лесоруб в ответ опять разразился хохотом и сказал:

— Ясное дело, смешно. А ты, должно быть, дурак.

Винсент задумался на минуту и спросил:

— А был бы я дураком, если бы посадил дерево?

Лицо Крестьянина сразу стало серьезным.

— Нет, конечно, нет.

— А был бы я дураком, если бы стал ухаживать за этим деревом?

— Ясное дело, нет.

— А если бы я собрал с него плоды?

— Ты надо мной просто смеешься!

— Ну, а дурак я или нет, если я срублю дерево, как делают вот здесь?

— Почему же? Деревья надо рубить.

— Значат, сажать деревья можно, ухаживать за ними можно, снимать с них плоды можно, рубить можно, а если я их рисую, то я уже дурак. Правильно ли это?

Крестьянин снова ухмыльнулся.

— Конечно, ты дурак, коли тратишь время на такое дело. И все говорят, что ты дурак.

Вечером Винсент никуда не пошел, семья сидела в гостиной, вокруг большого деревянного стола. Один писал письмо, другой читал, женщины шили. Брат Кор был еще совсем ребенком и редко вмешивался в разговоры. Сестра Анна вышла замуж и жила у мужа. Елизавета относилась к Винсенту с таким пренебрежением, что делала вид, будто его совсем нет в доме. Только Виллемина сочувствовала брату, охотно позировала ему, не искала в нем никаких пороков. Но разделить его духовные интересы она не могла.

При ярком свете большой лампы с желтым абажуром, стоявшей посреди стола, Винсент перерисовывал свои наброски, которые сделал за день в поле. Теодор смотрел, как сын рисует одну и ту же фигуру десятки раз и с недовольным видом отбрасывает прочь рисунок за рисунком. Наконец пастор не вытерпел.

— Винсент, — сказал он сыну, наклоняясь к нему через стол, — а когда-нибудь у тебя получается как надо?

— Нет, — отозвался Винсент.

— Тогда боюсь, что ты делаешь большую ошибку.

— Я их делаю множество, отец. О какой именно ты говоришь?

— Мне кажется, что если бы у тебя был талант, если бы ты и впрямь родился художником, то все получалось бы как надо с первого раза.

Винсент взглянул на свой рисунок — крестьянина, который, стоя на коленях, собирал картофель в мешок. Линию руки крестьянина Винсент никак не мог найти, сколько ни бился.

— Да, отец, может быть, это и так.

— Вот я и говорю, что тебе нет смысла рисовать одно и то же по сто раз без всякого успеха. Если бы у тебя были природные способности, это удалось бы тебе сразу, без всякой мазни.

— На первых порах натура всегда оказывает художнику сопротивление, отец, — промолвил Винсент, не выпуская из рук карандаша. — Но если я взялся за это всерьез, то я должен одолеть сопротивление и не поддаваться натуре. Наоборот, надо еще упорнее биться и победить ее.

— Не думаю, — сказал Теодор. — Зло никогда не рождает добро, а плохая работа хорошую.

— В теологии это, может быть, в так. Но не в искусстве. У искусства свои законы.

— Сын мой, ты заблуждаешься. Работа художника может быть либо плохой, либо хорошей. И если она плоха — он не художник. Он должен понять это с самого начала и не тратить времени понапрасну.

— Ну, а если художник счастлив, пусть даже работа удается плохо? Что тогда?

Теодор старательно перебрал в уме все богословские доводы, но ответа на этот вопрос не нашел.

— Нет, — сказал Винсент и стер на рисунке мешок с картошкой, отчего левая рука крестьянина неуклюже повисла в воздухе. — В самой сути природа и истинный художник всегда в согласии. Может быть, потребуются многие годы борьбы и стараний, прежде чем природа подчинится художнику, но в конце концов даже очень плохая работа станет хорошей, и труд оправдает себя.

— А если работа все-таки окажется плохой? Ты вот рисуешь этого парня с мешком уже сколько дней, и все без толку. Представь себе, вдруг ты будешь корпеть над ним год за годом, а лучше не сделаешь?

Винсент пожал плечами.

— Это игра, отец, и художник идет на риск.

— А стоит ли такого риска выигрыш?

— Выигрыш? Какой же именно?

— Деньги. Положение в обществе.

Впервые за весь разговор Винсент оторвал глаза от бумаги и вгляделся в лицо отца, вгляделся зорко и пристально, словно перед ним сидел чужой человек.

— Но мы, кажется, говорили не об этом, а об искусстве, — сказал он.

3

Овладевая мастерством, он работал днем и ночью. Если он и задумывался над своим будущим, то только затем, чтобы представить себе желанный миг, когда он перестанет сидеть на шее у Тео и работа его будет близка к совершенству. Если он уставал от рисования, то садился за книгу. А когда уставал в читать, ложился в постель.