Жажду — дайте воды

— Но, — проговорил Сахнов, — это же никакое не воровство, товарищ сержант! Ведь хлеб я принес…

— Молчать! — оборвал его сержант.

С буханкой в руках, как с вещественным доказательством совершенной кражи, он направился к выходу. Нас словно бы ледяной водой окатили. Не знаю, откуда во мне смелость взялась, я встал у него на пути; сержант с удивлением посмотрел на меня.

— Что скажете?

— Ничего не скажу, товарищ сержант, — ответил я. — Просто хочу просить вас поверить Сахнову. Он хлеб не украл. Из соскребышей испек эту буханку для голодных детишек. Он не вор. Прошу, поверьте!

— Вот оно что! — усмехнулся сержант. — А кто это вам позволил поучать своего командира?

— Совесть позволила, товарищ сержант. Сахнов на своем веку уже много перестрадал, я это хорошо знаю. Не обвиняйте его в краже, это неправда. Неужели вы доложите комиссару?..

— Да! — решительно сказал сержант. — Доложу. И рядовой Сахнов будет строго наказан по закону военного времени!..

— Это несправедливо, товарищ сержант! — упорствовал я. — В нашей армии несправедливость так же исключена, как и воровство.

Сержант посинел от злости:

— Что вы болтаете? Разве я неправду говорю?

— Так получается..

Мы с сержантом стояли лицом к лицу. Я по стойке «смирно», а он — нет. Ребята тоже стояли вытянувшись, как положено. Они начали поочередно просить сержанта, чтобы не сообщал командованию о случившемся. Говорили, что Сахнов только из человеколюбия вынес из пекарни эту злосчастную буханку. Сержант молчал. Головой лишь покачал, что, мол, долг велит ему доложить командованию все, как есть…

— Что они решат, это дело не мое, — сказал он наконец, — а скрывать от вышестоящего начальства то, что произошло в моем подразделении, я не имею права. Не забывайте, что мы с вами на службе.

Мы говорили тихо, чтобы хозяйка в своей каморке не услыхала наших голосов и не проснулась. Стыдно все же, что мы пререкаемся с командиром, хотя он и есть-то всего только помкомвзвода.

Сержант положил буханку на стол и вышел.

Спали мы беспокойно. А Сахнов всю ночь курил лежа.

Сейчас двадцатое марта. Два месяца и двадцать три дня, как мне восемнадцать. Записи мои полны горечи.

ЗВЕЗДА НА ПРЯЖКЕ

В избе тихо плывет-качается колыбель. В ушах у меня оживает плач моей матери над колыбелью ее четырнадцатого отпрыска.

Снег тает все сильней. Наш минометный расчет вышел на одно из первых мест в полку по боевой подготовке. Нам выдали на учения новые боевые минометы. Из них мы с большой точностью били по условному противнику — по шалашам из еловых веток. За это нас похвалили и даже в газете пропечатали о нашей отличной подготовке…

Снег тает все сильней. А полк снова и снова на учениях.

На этот раз степень нашей готовности к бою мы демонстрируем командиру дивизии, специально приехавшему на смотр.

Полк выступил на учения со всей техникой и всеми вспомогательными службами. Все как на поле битвы: мы ползем по-пластунски к назначенному месту, окапываемся, в пять минут устанавливаем миномет и по приказу начинаем «стрелять». Я доволен собой, доволен тем, что освоил миномет, и тем, что, в общем, оказался не плохим и исполнительным бойцом. Это, конечно, внешняя сторона дела. Гораздо важнее то, что и внутренне я уже чувствую себя готовым вступить в бой, готовым воевать с противником, которого страшатся многие народы. И не только во мне живет такая уверенность. Ею полны и Сахнов, и Коля Максимов, и почти все бойцы, которых я знаю.

Все идет, как надо. Вот только неприятности с буханкой Сахнова никак не могу позабыть.

После учений, когда уже смеркалось, полк выстроили в каре. Командир дивизии похвалил нас и сказал, что он доволен нашей боевой подготовкой и состоянием духа…

— С вами будет легко в бою, товарищи, — добавил он под конец. — Перед нами трудная и ответственная задача: разгромить и уничтожить фашистские полчища, освободить нашу священную землю. Я уверен, что ваш полк с готовностью выполнит любое самое сложное боевое задание…

Вслед за комдивом выступил командир стрелкового полка, полковник, фамилии которого я не расслышал.

Наш расчет стоит в первом ряду. Полковник говорит о воинской дисциплине, о недопустимости ее нарушения. Рассказывает о некоторых нарушителях и о том, каким наказаниям они были подвергнуты. Все это не имеет прямого отношения к нашему полку, а потому мы слушаем его относительно безучастно.

— Страна наша сейчас в тяжелом положении, — говорит полковник. — Мы не на жизнь, а на смерть деремся с заклятым врагом, с солдатами гитлеровской Германии, которые вот уже девять месяцев разоряют нашу страну. Долг каждого из нас свято исполнить приказ Родины — сделать все, чтобы вышвырнуть врага с нашей земли. Так будет непременно. Но чтобы это свершилось как можно скорее, каждый боец прежде всего должен соблюдать железную дисциплину. Не допускайте ни малейших нарушений, товарищи! И честь и совесть ваши должны быть незапятнанными!..