Жажду — дайте воды

Через три дня пришедшие к нам на помощь войска прорвали линию окружения и соединились с нами. Немцы с трудом выискивали лазейки, чтоб унести ноги.

До чего же много тут полегло гитлеровцев… Нам приказали собрать фашистские трупы на всем протяжении пути до Луги и складывать по обе стороны дороги.

Скоро вдоль зимней дороги громоздились десятки тысяч смерзшихся, одеревенелых трупов солдат противника. С востока едут и едут новые свежие силы нам на помощь. Пусть видят убитых фашистов, чем больше — тем лучше.

* * *

Мои солдаты набрели на длинный холм, укрытый слоем гари. Что это? Сахнов схватился за голову.

— Что случилось?

— Хлеб сожгли, хлеб!..

Это, видно, было деревянное строение, зернохранилище на несколько тысяч тонн. Отступая, немцы подожгли его. Мы копнули штыками и поняли, что сгоревшие доски и балки только сверху тронули зерно, эдак на полметра, а чуть глубже оно хорошее. Видно, холод пригасил пожар. Я тут же позвонил в штаб полка и доложил, что нами обнаружены большие запасы зерна.

— Сейчас вышлем к вам обозников, — ответили мне. — Проверьте, не заминировано ли?

Нет, поджигатели не успели заминировать зернохранилище. Да если и успели бы, наши саперы тут же обезвредили бы мины.

Я наполнил карманы жареным зерном. Пожую по дороге. Давно не ел, забыл даже вкус его.

* * *

Мы освободили Лугу. Это был довольно большой город. Но почему «был»? А потому, что сейчас его нет. Есть только груды дымящихся развалин да остовы зданий без крыш. По улицам проходят партизанские отряды. Они сделали свое дело, теперь присоединяются к нам. Среди партизан женщины и дети.

Нас никто не встречает, тут нет гражданского населения. Кого фашисты уничтожили, а кто скрылся в лесах. Скоро небось вернутся. Говорят, что многих лужан враг угнал к Нарве.

* * *

Показалась река Нарва, затянутая льдом.

Уже полтора месяца мы в непрерывных боях. Приткнуться бы где-нибудь да выспаться хорошенько!.. То морозно, то оттепель — сырая, противная. И туманы давят душу.

Сегодня двенадцатое февраля. Уже месяц и пятнадцать дней, как мне исполнилось двадцать. Бессонны мои записи.

МОЙ КОНЬ — МОЙ БРАТ

Восседая на своем коне, еду выбирать новый рубеж для роты. Навстречу мне белый всадник с маленькими усиками, орлиным носом. Поравнялись, оба спешились.

— Привет, брат армянин!..

Это начальник инженерной службы дивизии майор Арто Хачикян. Он ереванский. Высокий, плечистый, внушительный мужчина.

У меня к седлу прилажен хурджин с припасом. Я вынул из него водку. Но Хачикян пить отказался.

— Давно ты из Армении? — спросил он.

— С лета сорок первого.

— Я тоже!.. — Он показал рукой в сторону Нарвы. — Необходимо форсировать реку, пока лед держит. Мы вчера с разведчиками побывали на том берегу.

Арто вдруг предложил мне поменяться конями.

— Он у меня бешеный какой-то, — сказал Арто, — не могу с ним сладить. Ну и к тому же привычки, видно, нет.

Я с радостью помог бы ему, но расстаться с конем, к которому я успел уже привязаться… Арто почувствовал, что я колеблюсь, и не стал настаивать.

Мы разъехались, договорившись встретиться.

Арто Хачикян заронил мне в душу тоску по Армении, частицу тепла в этой вечной стуже. Ведь даже Баграта Хачунца я уже давно не видал.

Интересно, поет ли Арто «Крунк»? Стало грустно, вот-вот всплакну. Сердце захолонуло. И кто его согреет? Шуры рядом нет, дыхание родины испарилось… И когда только кончится эта война? Тут я поймал себя на том, что совсем позабыл о Маро. Я поцеловал торчащие уши коня. Как хорошо, что я не обменял его.

* * *

Сегодня опять навалило снегу. Странно, но сегодня праздник. Праздник на фронте: немцы бежали за Нарву, засели на левом берегу.

Мы с Сахновым еле пробираемся по глубокому снегу. Конь мой бредет медленно, с трудом.

Направляемся знакомиться с новыми позициями.

Подошли к берегу Нарвы. Чуть левее — Чудское озеро, а справа, на том берегу, — город Нарва.

Опять встретил Арто Хачикяна на давешнем его белом коне. С ним еще седок, неподвижно вдавленный в седло.

— Что, Арто, конь все еще мучает тебя?

— Нет! — весело крикнул он. — Привык я уже.

— Что нового?

— Ищем удобное место для переправы через реку.

— Ну и как, нашли?

— Найдем. А это мой товарищ. Он — эстонец, военный инженер из восьмого эстонского корпуса. Помогает мне. Знакомьтесь… Мы измерили толщину льда. Хорош. И танки пройдут.

Эстонец — капитан, сапер, худощавый, блондинистый. Знакомимся. Он показывает на правый берег Нарвы:

— Там моя родина.

Угощает меня трофейными немецкими сигаретами. Арто сует мне в карман бутылку водки: это его недельный паек. Я отпиваю прямо из горлышка и передаю бутылку эстонцу. Он делает всего несколько глотков.

— Больше не могу…

Я допиваю все до дна и бросаю пустую бутылку в снег.

— Ваша земля мне очень дорога, — говорю я эстонцу.

— Понимаю вас, — кивает он головой.

— Нет, не совсем понимаете. Я не из вежливости говорю это. Нас сроднил с вашим народом великий армянский просветитель писатель Хачатур Абовян. Он учился в Тарту, в университете.

— А! — радостно улыбается эстонец. — Я как раз родом из-под Тарту.

* * *