Этого Анька понять не могла и решила, что у Василия Ивановича в долгих скитаниях несколько, как говорили в школе, снесло крышу, – но древние песни ей нравились, а сказки у Василия Ивановича были лучше, чем у Афанасьева. Больше всего она любила историю про петушка и жерновцы.
– Что такое жерновцы, Василий Иванович? – спрашивала Анька.
– А это… ну, как бы… Завтра сделаем тебе, – пояснял он. И точно: на другой день по просьбе Василия Ивановича васька Леша с соседнего двора сделал ей деревянные жерновцы, такую меленку, которая вертелась, а от этого терлись друг о друга, перетирая в пыль невидимое зерно, две чурочки покрупней. Так вот, нашел петушок жерновцы, и для того, чтобы делать муку, не нуждались они ни в зерне, ни в ветре. Так и сыпалась сама собою мука, крутилась сама собой меленка, и была та меленка золотая, а сами жерновцы голубые. Ехал мимо злой барин немецкий, увидел жерновцы и отобрал. Почему барин был немецкий – Василий Иванович объяснить не мог.
– А в школе говорят, что всех иностранцев называли немцами, – сказала Анька.
– Нет, это ерунда. Немцы – это немцы. Ну, слушай. Полетел за барином петушок, сел на барские ворота и кричит: «Барин, барин! Отдай мои жерновцы, золотые, голубые!» Барин приказал кинуть петушка в колодец. Петушок сказал: «Носик, носик, пей воду!» Клювик выпил воду, петушок – видимо, весь раздувшись, но об этом сказка умалчивала – вспорхнул на барские ворота да как закричит: барин, барин, отдай мои жерновцы, золотые, голубые!
Приказал барин бросить его в печку, а тот закричал: «Носик, носик, лей воду!» Вся вода и вылилась, и погасло пламя, и барин, убоявшись таковой мощи сообразительного петушка, отдал ему жерновцы. Петушок опять победил не силой, а кротостью. Правда, по логике васькинских сказок петушок обязан был вернуться на пепелище – скажем, за это время барские холопья пожгли избу, а деда с бабой пустили по миру, так они и ходят, и ищут своего петушка, а он вечно скитается, не в силах их найти, чтобы отдать жерновцы. Анька стала рассказывать Василию Ивановичу этот свой вариант продолжения в сквере, где они как раз гуляли с жерновцами, – и васька Леша, который все это слышал, усмехнулся:
– Что, Василий Иванович, а славно ты девочку выучил. Еще чуть – и…
– Ладно вам, Леша, – сказал низкий веселый голос откуда-то сзади. Анька обернулась – и увидела лысого, очкастого.
– Это кто же такие жерновцы сделал? – сказал он, оглядывая Анькину игрушку.
– Это Леша, – тихо сказала Анька. – А кто вы? Я вас часто тут вижу.
– Это друг наш, это друг, – залопотал Василий Иванович, на глазах съежившись и почему-то испугавшись.
Анька не понимала, с какой стати он боится лысого. Вид у лысого был самый мирный, и разговаривал он с васьками почтительно – совсем не так, как некоторые тетки в подъезде.
– Я вас тоже давно приметил, Аня, – сказал лысый. – Я вам в следующий раз принесу соколок. Знаете, что такое соколок?
– Да я сам сделаю, – закивал Леша.
– Не знаю, – честно сказала Анька.
– Напрасно, очень интересная вещь. Такое как бы яблочко на блюдечке, слышали об этом? Но яблочко не простое, вроде волчка – так по кругу и бегает, удивительные штуки показывает. Сейчас почти уж и перевелись мастера-то. Не у всякого показывает, не всякий и видит.
Леша понурился, словно он-то как раз был не из мастеров.
– А как вас зовут? – спросила Анька.
– Зовут меня Петр Гуров, – сказал лысый. – И если я вам когда-нибудь понадоблюсь, то вот, – он вытащил визитку с фамилией и телефоном, без указания должности или адреса.
– Вы фольклорист? – выговорила Анька, гордясь знакомством с трудным словом.
– Иногда и фольклорист. В общем, завтра же принесу соколок.
Гуров не появился ни назавтра, ни через неделю, но ближе к осени, когда Аньке предстояло идти уже в восьмой класс, вдруг возник ниоткуда, по своему обыкновению. Он извлек из потрепанного портфеля деревянное блюдце, а потом – деревянный шар.
– Что, Василий Иванович, – сказал он ваське, смотревшему на него робко и уважительно. – Запустим?
Дело в том, что Анька прогуливалась на этот раз не одна, то есть не только с Василием Ивановичем, но и с двумя подругами. Василий Иванович на них покосился, но Гуров все понял.
– А что ж, нам посторонние не помеха. Здравствуйте, девочки. Я Анин приятель, правда, Аня?
Анька кивнула. Почему-то ей казалось, что Гуров человек неопасный.
– Вот и запустим соколок, пусть побегает да покажет чего, – сказал Гуров и ловко запустил шар по блюду.
Василий Иванович внезапно подобрался и пристально уставился на шар, хотя Анька ничего особенного не видела – бегает и бегает одна деревяшка по другой. Гуров между тем смотрел на Василия Ивановича пристально и даже как-то сердито, словно ожидал услышать от него неприятное.
– Ну и что видим, Василий Иванович? – спросил он с несколько нарочитой бодростью, когда шар остановился.
– Ничего почти не видим, – одними губами ответил Василий Иванович.
Девчонки прыснули, и Анька вместе с ними (за эту усмешку она долго корила себя потом – получалось, что она ненадолго предала Василия Ивановича).
– Ну а все-таки? – не отставал Гуров.