В будние дни магазин закрывался в три часа, и когда хозяйки заперли дверь, тетя Линда повела меня на продолжительную и более обстоятельную экскурсию по деревне. Она заняла пятнадцать минут и ни на йоту не изменила мое первое впечатление. Потом мы вернулись домой, где я до конца дня пряталась у себя в комнате. Какой бы странной и чужой она мне ни казалась, это было единственное место, где я могла уединиться, пока тетя Линда находилась дома. Если я не делала школьные задания, обычно наспех и тяп-ляп, то слушала музыку, хандрила и слишком много времени посвящала размышлениям о смерти и о моей растущей убежденности, что миру и в особенности моим родным без меня будет гораздо лучше.
Мне пока не удавалось понять толком, что за человек моя тетя. Волосы у нее были короткие и седые, глаза – ласковые, карие, глубоко посаженные на лице, исчерченном резкими морщинами. Ходила она всегда торопливо. Она никогда не вступала в брак, у нее никогда не было детей, и порой казалось, что она любит покомандовать. Раньше она была монахиней и хотя ушла от «Сестер милосердия» почти десять лет назад, по-прежнему придерживалась принципа «чистоплотность сродни набожности» и других тому подобных. Я была обязана ежедневно наводить порядок у себя в комнате, стирать свою одежду и убирать в кухне: один раз перед тем как тетя возвращалась домой в середине дня, второй – вечером, после ужина. Все по-честному, думала я, ведь я живу здесь, но, несмотря на все старания, справиться со своими обязанностями как следует мне не удавалось. Наши с тетей разговоры обычно были краткими, за утверждением следовало извинение. Примерно вот так:
– Когда ты поставила чашки обратно в шкаф, они были еще мокрыми.
– Извини.
– На столе остались крошки.
– Извини.
– Ты забыла протереть плиту чистящим средством.
– Извини.
– Покрывало на твоей постели надо оправить.
– Извини.
За первую неделю я извинилась, наверное, раз сто, а за вторую – еще больше. Очередную проверочную работу я провалила, открывающийся с веранды вид мне наскучил. В конце концов я пришла к убеждению, что даже если застрять на живописном тропическом острове, спустя некоторое время его пейзажи тебе начнут приедаться. То есть океан всегда кажется одинаковым. Когда бы на него ни взглянул, вода все
И кстати: беременность –
Если у рвоты и были плюсы, так только один: из-за нее я почти не набирала вес и прибавила самое большее пару-тройку килограммов к середине ноября. Честно говоря, мне не хотелось растолстеть, но мама купила мне книжку «Чего ждать, когда ждешь ребенка», и я, нехотя полистав ее однажды вечером, узнала, что многие женщины в первом триместре прибавляют от двух до четырех килограммов, так что никакая я не особенная. Но потом вес начинает расти каждую неделю примерно на пару кило, и так до самых родов. Я произвела подсчеты, выяснила, что моя миниатюрная фигура обрастет еще двенадцатью килограммами веса, и поняла, что вместо рельефного пресса у меня появится пивной живот. Впрочем, рельефного пресса у меня не было даже в лучшие времена.
Еще хуже рвоты были взбесившиеся гормоны, в моем случае их проявлением стали прыщи. Как я ни чистила лицо, на лбу и щеках прыщи то и дело высыпали целыми созвездиями. У Морган, моей безупречной старшей сестры, ни разу в жизни не появилось ни единого прыщика, и я, смотрясь в зеркало, думала, что могла бы отсыпать ей с десяток моих, и все равно моя кожа выглядела бы хуже, чем у нее. Даже с прыщами Морган осталась бы красивой, умной и популярной. Дома мы с ней прекрасно ладили, особенно когда были младше, но в школе она держала дистанцию, предпочитая компанию своих подруг. Морган получала только отличные оценки, играла на скрипке и снялась даже не в одном, а в целых