Желание быть русским

И еще об истории. Конечно, за двадцать лет постсоветской власти в московских названиях поубавилось число революционеров-демократов и разных прогрессистов. Пострадали Герцен, Белинский, Грановский, Огарев, Некрасов. Некрасовская улица к автору «Русских женщин» отношения не имеет. Впрочем, зацепились и уцелели улицы-переулки революционеров-демократов Добролюбова и Чернышевского, анархистов Бакунина и Кропоткина. А вот их оппонентам-славянофилам не везло всегда: и при царях, и при коммунистах, и при демократах. Третье отделение за ними следило, тиранило, их даже сажали в Петропавловскую крепость, как и революционеров. За что? Вроде бы Русь к топору не звали, уповали на крестьянскую общину и ставили православие выше папизма. Одна беда: слишком большое значение придавали русскому народу. А если учесть, что высший слой в империи был интернациональным, и поляков с остзейцами толпилось у трона едва ли не больше, чем лиц «титульной национальности», нелюбовь начальства к славянофилам понять можно. Но и после Октября эти старорежимные беды им не зачлись. Щедро воздав жертвам прежнего строя и увековечив их в городских названиях, большевики даже не вспомнили про братьев Аксаковых и Киреевских, Хомякова, Самарина. Самаринская улица к последнему опять же никакого отношения не имеет. За близость к славянофилам пострадал и самый московский из поэтов – Аполлон Григорьев, не получив прописки даже в малюсеньком переулке:

Поговори хоть ты со мной,

Гитара семиструнная…

Надо ли объяснять, что новый правящий слой, певший Интернационал при каждом удобном случае и порой плохо изъяснявшийся по-русски, зато сплоченный вокруг ЦК, вообще считал славянофилов просто разбавленными черносотенцами. Допустим. Но потом-то, после 91-го, когда все бросились восстанавливать храмы и атрибуты имперского прошлого, вплоть до двуглавого орла? Полноте! Достаточно вспомнить, что за публика внесла Ельцина в Кремль, чтобы сообразить: в «новой России» у славянофилов не было никаких шансов.

Зато в московской топонимике до сих пор широко представлен революционный интернационал. Я не говорю о титанах и классиках коммунизма: улицы Марксистская, Энгельса, Розы Люксембург, целых три – Бебеля… Заслужили, видимо. Но зачем нам в Москве столько мирового коммунистического, рабочего и прочих прогрессивных движений? Судите сами: мы ходим по улицам Вильгельма Пика, Улофа Пальме, Сальвадора Альенде, Иосипа Броз Тито, Хулиана Гримау, Луиджи Лонго, Ле Зуана, Саморы Машела, Хо Ши Мина, Миклухо-Маклая… Уп-с-с… Извините, это наш русский путешественник. Кроме того, у нас есть площади Кабрала Амилкара – борца за свободу островов Зеленого мыса, Виктора Кадовилья – рабочего вожака Аргентины, Мартина Лютера Кинга, Джавахарлала Неру, улица Саляма Адиля… Есть даже улица первого президента Чехословацкой академии наук Зденека Неедлы. А вот улицы, названной в честь первого президента Российской академии наук княгини Екатерины Дашковой, нет и в помине. Чудеса!

Зато увековечены в городских названиях имена мастеров культуры тех советских республик, которые двадцать лет назад – кто с радостью, кто с неохотой – покинули «нерушимый союз народов». Можно прогуляться по бульвару Яна Райниса и улице Соломеи Нерис. Кстати, улицы Марины Цветаевой в Москве нет. Зато есть проезд Кристионаса Донелайтиса, литовского баснописца ХVIII века. Вы думаете, мне жалко? Не жалко, пусть будет. Жалко, что в Москве нет даже переулочка нашего великого баснописца Ивана Андреевича Крылова. Общеизвестная русская всеотзывчивость не должна все-таки достигать градуса идиотического самозабвения. И сегодня, когда прибалтийские лимитрофы выскребли со своих улиц любые названия, напоминающие об изначальном русском, как, впрочем, и немецком присутствии в этих краях, возникает чувство недоумения. Мы, конечно, большой и добрый народ, но сколько можно отвечать на мелкодержавное хамство прежних братских республик широтой и великодушием? Может, последовать совету Достоевского и слегка сузиться?