— Что ж… Пусть будет так, Айк Флоон, — кивнул ему Правитель и, к изумлению собравшейся на трибунах толпы, стал медленно спускаться по ступеням, устланным, в дань древней традиции, синим бархатом, который напрочь глушил звуки его шагов.
У Айка затряслись колени, когда Правитель, сойдя с бархатной дорожки и сделав добрых десять шагов по сыпучему рыжему песку, подошел к нему вплотную.
Еще один вдох и тот уже нагибается, касаясь пыльной щеки кончиками пальцев. И испытующе смотрит на гонщика, что так развлек его своим желанием.
Айк, потеряв весь свой страх в один момент, от этого прикосновения резко привстает на цыпочки и касается своими губами, покрытыми кровавой коркой, губ Правителя, жестких и почему-то горячих. Таких же горячих, как, наверное, раскаленный мотор его кара на одном из самых крутых виражей сегодняшней гонки.
Несколько ударов сердца и гонщик отстраняется, отчаянно краснея, что не слишком заметно под слоем грязи на его лице. А Правитель усмехается по-доброму и смотрит на него совсем не грозно и не зло, даже без ожидаемого отвращения.
— И все? — Все же изумился маалканин и его усмешка превратилась в мягкую улыбку. — Ну кто же так целуется? — Притворно возмущается перед тем, как ухватить охнувшего от неожиданности Айка за волосы на затылке, чуть резко притянуть к себе и поцеловать того уже всерьез, лаская жарким языком его губы, слизывая с них запекшуюся кровь, чуть прикусывая нижнюю, а затем, деля этот кровяно-сладкий вкус на них двоих, почти насильно раздвигая губы гонщика, целуя того все жарче и жарче, словно он, Правитель, оголодал именно по таким вот поцелуям, распаляющим, безрассудным и забирающим дыхание. Гонщика начала бить мелкая дрожь, он сам не понял, как посмел ухватиться за Правителя, крепко сжимая того за предплечье одной рукой, а второй обнимая за шею. Поцелуй все длился, становясь приторно-нежным, придворные начали роптать, вытягивая шеи с трибуны, пытаясь разглядеть диковинное зрелище получше, понять, как такое вообще смогло свершиться…
А двоим вообще не было дела до происходящего вокруг. Даже до того, что неподалеку прогремел взрыв — кар Айка так и не был потушен и топливный бак не выдержал столь высокой температуры. Охрана Правителя всполошилась, тогда как он сам даже не вздрогнул, все же разорвав поцелуй и смотря в глаза терранина, все еще касаясь рукой его щеки и чувствуя ответные объятья. И, видно, отыскав во взгляде гонщика то, что искал, вздохнул, кажется, обреченно, а после совершил поступок, который окончательно добил ошеломленных наблюдателей происходящего.
Правитель отпустил Айка, но только затем, чтобы еще чуть нагнуться, обвивая того руками за талию, а после рывком вскидывая того себе на плечо, словно и не замечая тяжести опешившего от происходящего коренастого парня в армированном комбезе. А после чинным шагом направился к своему личному флаеру, лишь на пару секунд, уже стоя на трапе, обернувшись к злосчастным трибунам и бросив:
— Властью, данной мне, объявляю гонки восьми тысяч триста двенадцатого цикла завершенными! Празднуйте и веселитесь! — И скрылся из виду за медленно задвигающейся дверью вместе со своей ношей, которую ему уж очень хотелось научить нормально целоваться, но уже в более приватной обстановке.