Железные франки

– Ох, Констанция! Вот она, порода наша Мелитенская! – Татик никому не позволяла забыть о собственном родстве с армянскими царями, а уж Констанция, разумеется, всем достойным в ней была обязана исключительно благородной армянской крови. – В мать, в бабку свою пошла!

Слышать о сходстве с дамой Алисой не очень-то приятно, но обижаться было некогда:

– Грануш-джан, если император не поверит, что без твердой руки князя Антиохию охватит мятеж, мы все погибли.

Мамушка живо повернулась и, несмотря на полноту, прытко выбежала из покоев. Изабо повеселела и, поправляя волосы перед зеркальцем, вздохнула:

– Как все-таки жаль, что императрица тоже не прибыла.

Констанция переходила от окна к окну, ломала руки, молилась, прислушивалась к шуму из окон и старалась не слышать Изабо. Дама Филомена, поджав губы, пряла с такой сосредоточенностью, словно на ее нитях висела судьба княжества.

Смеркалось, над башнями и колокольнями багряное небо затянули облака, подсвеченные заходящим солнцем снизу и темно-грозовые сверху. В воздухе испуганно метались голуби, вороны и ласточки, встревоженные зловещим набатом, сердце Констанции тоже билось, как колокол. Из города все явственнее доносился смутный шум толпы. В сгущавшейся темноте на площадях и перекрестках вспыхивало пламя далеких костров, над крышами клубился черный дым, тревожный запах гари заволакивал город. Улицы и проулки заполняли горожане, вооруженные копьями, дубинами, луками, палицами и мечами. По узким крутым подъемам к подножью замка стекались бушующие людские потоки. Еще осенью отряды антиохийской милиции одержали в стычках с осаждающими греками несколько побед и с тех пор преисполнились уверенности в себе. К полуночи освещенная всполохами факелов площадь перед замком гулко шумела, как волнующееся море. Вернулась в покои Грануш и подтвердила, что всю Антиохию взбудоражило неправедное намерение Иоанна изгнать жителей за пределы защитных стен.

– Это людям разорение и многим неизбежная смерть. Верные Раймонду центурионы раздают оружие, и горожане готовятся сопротивляться… Латиняне, армяне, сирийцы, итальянцы – все, кто способен держать оружие, собираются в ополчения. Люди клянутся, что не покорятся и окажут изгнанию вооруженное сопротивление. Попомните мое слово, накажет Иоанна Господь за такое обращение с христианами! – мрачно предрекла мамушка, словно Господь ей первой сообщал о своих планах возмездия. – Последний раз василевс поднял руку на нас, последний! Отсохнет теперь та рука!

Грануш непримиримо вскинула голову и мстительно поджала губы.

Город шумел, как пчелиный улей, в который залез медведь. В покои княгини то и дело проскальзывали покрытые сажей люди с донесениями извне, Грануш принимала их с деловитостью полководца, руководящего боем. Утверждали, что византийские скутаты, застигнутые врасплох внезапным восстанием, не сумели противостоять возмущенным жителям в узких переулках и были вынуждены отступить в цитадель. Констанция разрывалась между надеждой, что мятеж устрашит василевса, и страхом, что бунт лишь ухудшит положение Раймонда. Задремала в своем углу дама Филомена, беззаботно посапывала на сложенном ковре Изабо. Жослен оставался в императорских покоях, и Констанция опасалась, что он тоже арестован. Приближенные Иоанна выбегали из тронной залы с озабоченными лицами и возвращались туда, еще более взволнованные.

Одно сиденье двойного трона было занято василевсом, второе – крестом. Трон обрамляли ромейские хоругви с изображениями Спасителя и двуглавого орла, а сверху престол венчала пышная драпировка императорского балдахина, сзади не смели вздохнуть вцепившиеся в секиры гвардейцы. Князя Антиохийского намеренно оставили стоять. Говорят, в Константинополе перед императором полагается падать ниц и чуть ли не на коленях ползти к нему, но от франкских рыцарей грек не дождется восточного пресмыкания.

Переводчик низко кланялся, растекался льстивыми, медовыми словами, разводил руками:

– Порфироносный и Равноапостольный протянул руку дружбы Антиохии, рассчитывал на помощь и дружбу князя и пытался сохранить братские отношения с его светлостью, князем Антиохийским…

Не иначе как в подтверждение дружеских намерений Порфироносного во внутреннем дворе цитадели сгрузили привезенную в личном обозе Иоанна огромную железную клеть. Князь гордо вскинул голову:

– Я – сын герцога Аквитанского, дядя королевы Франции, князь Антиохийский, и в первую очередь – верный соратник, союзник и друг вашего императорского величества.

Не изменившись в лице, слушал василевс уверения в дружбе этого хищного отростка Европы, этого царя саранчи, Аваддона Апокалипсиса, демона разрушения и смерти, который пытался не пустить его, Верного во Христе, в город, все укрепления которого выстроены византийскими императорами!