Железный характер

Отважный летчик, когда узнал об этих словах, бросил обидчику под ноги перчатку. В редких случаях во время войны летчики вызывали друг друга на дуэль. Шли в воздухе навстречу друг другу -- на таран. Проигрывал тот, у кого не выдерживали нервы -- и он в последнюю секунду взмывал вверх. Но чаще дуэль выигрывали оба, но уже посмертно.

После очередного боя, возвращаясь на базу, над аэродромом они и пошли друг на друга. Все летчики на земле знали, что происходит в небе и, затаив дыхание, наблюдали за этим смертельным поединком. Тот, кого обидели, и не собирался уходить от столкновения. Его противник в секунде от смерти ушел от нее.

Обоих летчиков наказали, но когда еврей-дуэлянт входил в столовую, вся эскадрилья вставала и торжественным молчанием приветствовала штрафника.

И вот спустя тридцать лет после войны сидели в ресторане ЦДЛ два друга Григорий Поженян и писатель -- бывший военный летчик.

И как раз в это время было очередное обострение еврейского вопроса в нашей многонациональной стране. А у нас ведь так -- общество на некоторые вещи реагирует мгновенно. Стоит верхам осудить Израильскую агрессию, как на заборах одно ругательство из трех букв заменяется другим, тоже из трех -жид! Государственный антисемитизм подогревает бытовой и наоборот. Батюшка-царь разрешил бить -- как не ударить!

Неподалеку от Гриши и его отважного друга за столиком пировала шумная компания хмельных прозаиков-патриотов из журнала "Наш современник". Молодым инженерам человеческих душ не терпелось проявить свой патриотизм. А тут как раз случай представился. Мимо проходила жена известного русского писателя еврейской национальности, кстати украинка. Один из современников выставил вперед ногу, преградив ей проход между столиками, и громко сказал: "Жидам проход воспрещен!" Ихние современники выразили всеобщее одобрение.

-- Ну, -- сказал Гриша прославленному летчику, -- по-моему, это касается и тебя. Перчатка есть?

-- Тише. Тише, Гриша. -- Прошептал бледнея писатель. -- Сейчас не время. Мы с ними еще разберемся.

-- Нет время! -- поднялся от стола Поженян.

Своей маленькой, но цепкой, как клещ, пятерней он схватил патриота за шиворот, поднял его над стулом и глазами командира разведчиков Уголька посмотрел на всю кампанию, которая враз притихла.

-- Ты, мудак! -- громко произнес Гриша, чтобы слышали все, кто был в ресторане, и до сих пор делал вид, что не замечает происходящее за черносотенным столиком. -- Если ты сейчас же не извинишься перед этой женщиной, мне придется сделать с тобой то же самое, что я сделал вчера с Фирсовым.

-- Извините. -- Просвистел сотрудник оголтелого журнала.

Однако, Поженяну этого показалось мало. Он почувствовал, что спектакль его приобретает историческое значение, вроде того прихода на руках к ректору.

-- А теперь извинись, мерзавец, перед Генрихом Гейне, Альбертом Энштейном и Иисусом Христом. -- Прогремел он.

Гриша, как всегда, трагедию превращал в фарс. Ресторан громко смеялся. К Поженяну подошел пьяный Женя Лучковский.

-- Гриша, -- спросил он, икнув, -- а что ты вчера сделал с Фирсовым?

-- Сунул его голову в унитаз и спустил воду.

Гришу боятся его враги, потому что знают -- этот все может. Так сказал в свое время полковник, к которому пришел жаловаться на лейтенанта майор разведки. Накануне майор домогался любви санинструктора Розы и угрожал ей.

-- Еще раз подойдешь к Розе, -- , сказал ему Поженян, -- пристрелю и скажу, что пал в бою смертью храбрых, сраженный фашистской пулей.

Полковник тогда выслушал майора и, улыбаясь своим мыслям, произнес:

-- Говоришь, Уголек грозился застрелить? Этот может. Ты с ним лучше не ругайся, майор.

Я провожаю Поженяна в кишиневском аэропорту. Обычно и в Москве, и в Сочи его не проверяют. Но в Молдавии попался дотошный таможенник. Он долго рылся в чемодане, а потом попросил пройти рамку. Она громко зазвенела.

Гриша выложил из карманов ключи и мелочь. Снова прошел. И опять раздался звон.

-- Вас придется обыскать. -- Не успокаивался службист.

-- Никогда. -- Прорычал Поженян и, несмотря на то, что вокруг толпилась тьма народа, который бурно реагировал на этот спектакль, не торопясь, словно собирался принять душ, стянул с себя рубаху, затем, извинившись перед дамами, стал стаскивать и штаны. Оставшись в одних плавках, Гриша снова проходит проем рамки. Звон кажется еще громче.

Таможенник не знает, как ему поступить. Почти раздетый человек -звенит. На помощь приходит начальник службы. Зрителей собралось так много, словно это раздевается Алла Пугачева. Я понимая, что Гриша сейчас снимет и плавки, пытаюсь уговорить проверяющих:

-- Это известный московский поэт Григорий Поженян. Он воевал. В его теле с войны остались осколки. Они звенят.

-- Ладно, одевайтесь. -- Сдается бдительная охрана. -- Такого у нас еще не было.

-- Не только осколки. -- Шепчет мне на прощание Григорий Михайлович. -Это еще и железный характер. Ты меня понял?

Я давно тебя понял, барон Мюнхгаузен. Может быть, и сейчас ты полетишь в Москву не на самолете, а верхом на пушечном ядре?!