Эти слова заставили всех задуматься. Наконец Голлербах тряхнул головой и с многозначительной интонацией произнес:
— Евреи, куда же от них денешься.
— Хватит болтать! — оборвал его Шнуррбарт. — Стоит ли заводить такие разговоры на пустой желудок?
— Это единственный случай, когда я терплю разговоры о политике и меня не тошнит, — признался Штайнер и положил автомат в повозку. — Действительно, хватит болтать. Дело надо делать.
— Точно, — отозвался Голлербах и засучил рукава.
— С чего начнем? — спросил Шнуррбарт. — Сначала достаем оружие и боеприпасы, потому продукты. Остальное выбрасываем в речку.
Все трое принялись за работу.
Дитц и Пастернак лежали на земле на краю леса на другой стороне моста. Они тихо переговаривались, не сводя глаз с дороги.
— Я тебе вот что скажу: это совершенно исключено, — пылко проговорил Пастернак. — Когда я вернусь домой, то ничего не буду брать в голову.
Он не хочет ничего брать в голову, подумал Дитц. Нет, на такое рассчитывать не стоит. Он приподнялся на локтях и принялся покусывать зубами травинку.
— Все не так просто, — начал Дитц. — Теперь давай посмотрим… — Он не договорил, думая, как бы попроще пояснить свою мысль. — Понимаешь, я в свое время был каменщиком. Мне очень хотелось учиться, но в семье вечно не хватало денег.
— На кого же ты хотел учиться?
— На врача. Я хотел стать врачом. Был просто помешан на медицине.
— Но если ты не смог учиться, — задумчиво произнес Пастернак, — то почему же ты не занялся чем-то другим, полегче. Не стал коммерсантом или еще кем-то вроде этого. — Он посмотрел на тщедушное тело Дитца. — Чтобы быть каменщиком, нужно иметь побольше силенки.
— Верно, — мрачно согласился Дитц. Он вспомнил, как сильно уставал, возвращаясь с работы домой. Иногда он сразу валился на кровать и плакал от жуткой усталости. — Когда я окончил школу, мой старик потерял работу. Я стал постоянно ходить на биржу труда, но без всякого успеха. Однажды я попытался устроиться в одну контору, но меня туда не захотели взять. И это несмотря на то, что я хорошо учился в школе и у меня были приличные оценки.
Пастернак сочувственно кивнул, и Дитц ответил ему благодарным взглядом.
— Было тяжело, — продолжил Дитц. — Казалось, мне больше ничего не светит, но мой отец где-то услышал о работе на стройке. Я отправился туда и получил ее. Предполагалось, что это не надолго, пока не подвернется другая работа, но вышло наоборот, и я там порядочно задержался.
— Так всегда бывает, — поддержал его Пастернак. — То же примерно произошло и со мной. После того как мой старик погиб в аварии, я начал трудиться на той же шахте и вкалывал до самого призыва на военную службу.
Неожиданно возникла пауза. Солдаты молча наблюдали за тем, как колышется на ветру камыш. Затем Дитц переключил внимание на жучка, ползавшего прямо перед ним. Когда он исчез в траве, юноша заговорил снова:
— Знаешь, когда я вспоминаю эту работу, то не очень-то и рвусь домой. У нас был такой сволочной бригадир, что по сравнению с ним некоторые наши армейские начальники — просто добрые дядюшки. Здесь можно хотя бы иногда вздремнуть, а там, на гражданке, я даже и думать не смел о минутном перекуре. Он однажды даже бросил в меня кирпичом и угодил мне прямо в поясницу. Вполне мог бы убить меня. — В глазах юного солдата блеснули слезы, и он сглотнул застрявший в горле комок.
— Уроды повсюду есть, — успокоил его Пастернак. — Причем их очень много. — Он покачал головой и вздохнул. — Уроды, черт бы их побрал! — с горечью повторил он.
Дитц печально улыбнулся.
— Вот поэтому я и не беру в голову, — сказал он. — Дома они тебя достают, да и в армии тоже. Я даже не знаю, где хуже, здесь или на гражданке. — Юноша подобрал с земли сухую ветку и разломил ее пополам. — Да везде плохо, куда ни посмотри.
Пастернак лежал, безрадостно устремив взгляд в пространство. Солнце приятно припекало спину. Тишина и мерное покачивание камышей напоминали ему детство на берегу Одера. Отец часто брал его с собой купаться. Любая река теперь напоминала ему те далекие дни — самые счастливые в его жизни.
Он рассеянно смотрел на мост и неожиданно заметил Керна. Бывший хозяин гостиницы медленно направлялся к мосту, опасливо поглядывая по сторонам. Дитц тоже заметил его и позвал по имени. Керн обернулся и, ускорив шаг, скоро подошел к ним.
— Что ты тут делаешь? — удивленно спросил его Дитц.
Керн смущенно поскреб подбородок и, стараясь не встречаться с ним взглядом, посмотрел в сторону домов.
— Черт его знает, что-то случилось с моим желудком.
Часовые не смогли удержаться от улыбок. Еще раньше, находясь возле пулемета Крюгера, они видели, что Керн как безумный устремился в лес.
— Штайнер тебя уже обыскался, — сообщил Пастернак. — Нельзя убегать вот так, чтобы тебя все искали.
— Убегать? — изобразил возмущение Керн. — Что значит «убегать»? Я же сказал тебе, что со мной произошло! Ой! — он притворно схватился за живот. — Никогда еще меня так не пробирало. Даже стоять не могу. А что тут случилось? Вы-то здесь что делаете?
— Мы в карауле, — объяснил Дитц.
— А русские?