Желтая линия

— Эй, что ты делаешь?! — заорал я, невольно пригибая голову и закрывая лицо руками.

Последнее, что я запомнил, — это ослепительная желтая молния перед глазами…

* * *

Мне было так больно, что я тихонько заскулил, едва очнувшись. Не открывая глаз, я скорчился, поджал руки и ноги, чтобы стать маленьким комочком, незаметным для боли. Но и маленький комочек испытывал такую же большую боль.

Болела спина, рука, резало кожу на лбу и вокруг глаз. Я рискнул пошевелиться, опасаясь, что в любой момент мне станет в двести раз хуже. Но ничего особенного не произошло. Тело как болело, так и продолжало болеть.

И вдруг я услышал, как кто-то поет. Я затих, мне показалось, что я схожу с ума. До меня доносился приглушенный, словно из-под земли, голос:

Спокойно, товарищи, все по местам!

Последний абзац наступает.Налей мне, браток, на прощанье сто грамм.Зачем же добро пропада-а-ет?..

Я повернул голову и наконец открыл глаза. Надо мной покачивалась худосочная веточка с мелкими листьями и зелеными шишечками. Тут же валялся мой шлем — обугленный, оплавленный, расколотый надвое.

— Кто здесь?! — попытался крикнуть я, но крик не удался.

Я начал подниматься — перевернулся на живот, подтянул колени, оперся на руки… И тут мне стало так больно, что я снова свалился. Из горла вырвался вой, выступили слезы.

Придя в себя, я взглянул на руку, которая так дико болела. В тот же момент мне захотелось снова заорать. Вместо розовой ладони, гибких и умелых пальчиков, чуть ниже локтя, торчал черный обрубок. У меня круги пошли перед глазами. Я не мог взять в толк, как такое получается: смотришь на родную послушную руку, а видишь головешку. Не может ведь эта головешка быть моей рукой?

Тут снова послышался голос:

Прощай, подружка дорогая,Прощай, братишка ломовой,Тебя я больше не увижу,Лежу с квадратной головой…

— Кто здесь? — заорал я. На этот раз в полную силу.

— О-о! — удивленно проговорил голос. — Мой жалобный стон услышан!

— Щербатин… — прошептал я. И закричал что есть сил: — Щербатин, ты где?!

— Беня! Ты будешь смеяться, но я скучал без тебя. Если через минуту ты меня не вытащишь, мне придется дышать задницей, потому что остальное уже в воде.

— Где ты? — снова спросил я. Голос шел словно из-под земли, я никак не мог понять направление.

— Я, естественно, в танке. Извини, даже не могу помахать тебе ногой. Доверься сердцу и иди ко мне, ладно?

— Я иду! — крикнул я, хотя по-прежнему не знал, куда. В голове зашевелились смутные воспоминания — две лапы, торчащие из болота. Я огляделся и наконец увидел их и округлый бок башни.

Щербатин был совсем рядом. Я перепрыгнул с островка на корпус танка и постучал по нему рукояткой ножа.

— Ага! — заключил Щербатин. — Ты пришел, сердце друга не ошибается. Люк видишь? Выковыривай.

Крышка, тяжелая пластина размером с банный тазик, была почти полностью скрыта жижей. Я нащупал и повернул замок, но это было полдела. Покореженная пластина так просто не вынималась, требовалось приложить усилия. Я довольно долго поддевал ее ножом, одной рукой это получалось совсем плохо. Наконец удалось выковырнуть и вырвать кусок резинового уплотнения. Крышка сорвалась и бесшумно скользнула в жидкую грязь.

В дыру тут же хлынула болотная вода. Я услышал короткий вскрик Щербатина, тут же перешедший в кашель и бульканье.

— Давай! — из последних сил крикнул он. — Суй руку, тащи меня!

Я сунул руку, обронив при этом нож, наткнулся на паутину каких-то ремней и шлангов. Дернул что есть сил, и тут же свалился в грязь. Упираясь коленками в скользкий бок танка и проклиная свою однорукость, я начал вытягивать Щербатина, понимая, что еще несколько секунд — и он захлебнется.

Наконец из люка показался мокрый шевелящийся мешок с человеческой головой. Щербатин кашлял, отплевывался, силясь что-то сказать мне. Я продолжал тащить, при этом рвались какие-то провода и трубки, что-то трещало и скрипело.

Я не ослаблял усилий, пока не вытащил приятеля на сухой берег острова. Только после этого я свалился на траву, тяжело дыша и сражаясь с болью, которая после физического напряжения навалилась всей своей непереносимой массой.

— Не понял, — проговорил Щербатин, не переставая отплевываться. — А где все? Где дымок полевой кухни, где медсанбат, где ласковые руки сестер милосердия?

— Вот тебе ласковые руки, — ответил я и помахал перед ним своим обрубком.

— Беня… — оторопел Щербатин. — Это как же?..

— Не знаю, как, но нас забыли. Мы тут одни.

— Одни… — Он недоверчиво хмыкнул, будто услышал какую-то глупость. — Как же это, Беня? На кой черт тогда я не утонул? Мы же все равно подохнем!