Желтый дом. Том 1

На нашем институте можно отчетливо проследить весь механизм развития материи. Вот, например, как возник отдел борьбы с антикоммунизмом. Была группа в секторе научного коммунизма. Выступил Генсек с речью по какому-то поводу. Вякнул насчет антикоммунистической истерии где-то на Западе. В сектор выделили две штатные единицы. Группа увеличилась количественно и превысила критические размеры. Ее выделили в особый сектор. Тут, во-первых, произошло превращение количества в качество и, во-вторых, раздвоение единого. Этому раздвоению в секторе предшествовала дикая склока, — пример борьбы противоположностей как движущей силы развития. Потом все пошло как по маслу. Новый сектор возглавила сука Тваржинская (по слухам — в прошлом близкая родственница Дзержинского), которая развила бешеную деятельность. Сектор выпустил три сборника и две монографии. Количественно вырос вдвое. В связи с известными событиями в нем создали группу борьбы с международным сионизмом. Группа скоро выделилась в особый сектор в связи с особой важностью ее проблематики. В оставшемся составе сектора образовался ряд групп — по критике американского антикоммунизма, западноевропейского и т.д. Вскоре создали группу по критике еврокоммунизма, который сочли разновидностью антикоммунизма. И опять-таки пошли ожесточенные склоки, в резуль тате которых сектор распался на два, а каждый из эти двух — в свою очередь на два. В воздухе стала носиться идея отдела. На всех собраниях и заседаниях сука Тваржинская с сообщниками долбила в одну точку: недооцениваем, при пили бдительность, снизили боевитость, либеральничаем и т.п. В итоге произошло взаимное проникновение противоположностей: возник дружный, боевитый, продуктивно работающий отдел. Теперь намечается новый этап в развити Ежов с одним  своим собутыльником  написал донос остальных своих подчиненных евреев, что они делают уст ки и недооценивают опасности. Евреи-антисемиты совершенно независимо (одновременно) написали донос на Ежова, что он делает уступки и недооценивает, что он якоб намекает им, будто евреи — не такие уж скверные, как изображают. В партбюро создали комиссию расследовать с туацию в секторе. Чем кончится? Создадут новый секто А сука Тваржинская уже носится с идеей института по борьбе с антикоммунизмом. Она полна энтузиазма. Глаза сияют. Седая косичка трясется, как поросячий хвостик. Однажды она поймала меня в коридоре, прижала в угол и стала соблазнять преимуществами ее отдела. Мол, я человек образованный, языки знаю. Мне и карты в руки. Тем более, я в партию собираюсь. Она даст рекомендацию; я был так ошарашен ее натиском, что не успел сообразить, как уклониться. А она решила, что я клюю на ее приманку. Пожала мне руку и скрылась в партбюро, чтобы обратить внимание, заострить вопрос, принять меры... О Господи! Меня рвут на части! Что бы это могло значить?

— Знакомая ситуация, — сказал Он. — Наверняка готовят какую-нибудь пакость. Берегись! Если Тваржинская жмет руку, считай, что она тебя взяла на мушку.

У меня появилась острая тоска по Ней. Куда же все-таки Она исчезла? Неужели насовсем?

Тоска

Безуспешно пытаюсь вспомнить Ее координаты. Она, очевидно, говорила мне свою фамилию и адрес, но я не обратил внимания или забыл. А что, если Она ждет моего звонка? Где я Ее встретил? Когда?

— Давай составим схему всех твоих возможных маршрутов, — говорит Он, — и начнем ходить по ним. Вдруг...

— Пустое занятие, — говорит Железный Феликс, — у него этих маршрутов...

— Твои переодетые агенты наверняка засекли, куда Она ушла, — говорю я.

— Мои агенты, — говорит Железный Феликс, — могут раскопать любой заговор, в особенности — несуществующий. Но отыскать ушедшую любовь... Во всяком случае, я твердо знаю одно: Она спустилась в метро около СГУ.

— Я, как тебе известно, всю жизнь искал Ее, — говорит Он. — Сейчас Она старая баба, если жива. С железными зубами. Ты знаешь, как у нас такие зубки делают. Проволоку перекусить можно, но улыбаться нельзя. И все равно я отдал бы всю оставшуюся часть жизни, лишь бы увидать ее на минуту.

— Зачем?

— Из принципа. И из потребности души. Мой тебе совет: не ищи. Суждено — сама придет, нет — не найдешь. Но запомни: отныне и навеки порог твоего Храма Любви не переступит ни одна женщина, кроме Нее. Бывалые потаскухи сразу заметят, что ты — пустое место, что тебе не до них, а чистые тебя уже не соблазнят.

— Но есть же какие-то уловки?

— Конечно есть. Вступи в кандидаты в члены КПСС, стань кандидатом философских лженаук. И тогда они опять пойдут навалом. Но тогда Она уже не придет никогда.

— А может быть, Ее вообще не было? Приснилось спьяну?

— А тахта тоже приснилась? А простыня, а пододеяльник, а наволочка? А занавески? Какие? На окнах, конечно, неужели ты их не заметил?!

Мы подошли к закусочной, где когда-то, как уверяет Он, помещался пивной бар номер два (номер один был на площади Пушкина, там, где сейчас пустое место и где иногда собираются диссиденты). Из нее вышел Поэт.

— Ее здесь нет, — сказал он. — Хочешь стих?