Желтый лик. Очерки одинокого странника

Из модного магазина направляется к серому автомобилю молодая женщина в дымчатой тюлевой тунике. Маленький ножки, обутые в крошечные туфельки, упруго ступают по асфальту тротуара и гордая, непринужденная походка напоминает движения принцессы во вражеском стане. За нею спешат бои с пакетами и картонками. Она усаживается на передке рядом с шофером и маленькими холеными руками, унизанными кольцами и браслетами, сверкающими на солнце миллионами пестрых огней, берется за руль.

Лицо у женщины чуть-чуть продолговатое, бледное, словно выточенное из мрамора. Черты строго-правильные, нежно округленные. Глаза влажные, серо-голубые, задумчивые. Рот небольшой, алый, а капризно оттопыренная верхняя губа показывает ряд маленьких, ровных зубов, беленьких и прозрачных, похожих на драгоценные камушки в дорогой оправе. Волосы пышные, пепельно-золотые вкрадчиво манят из-под широкой светлой шляпки, отделанной страусовыми перьями.

Поворот руля и щелк мотора. Маленькая ножка нетерпеливо нажимает рог и улица оглашается рычаньем раненого зверя, покрывающим гул и грохот, звонки трамваев, гнусавые выклики продавцов и однообразный стон кули…

Впереди рассыпаются по сторонам кареты и рикши. Машина круто поворачивает и величественный серый автомобиль покорно слушается маленьких ручек, бледных и тонких, таких трогательных на стальном колесе руля. Мужчины по обеим сторонам улицы останавливаются по пути, словно притягиваемые магнитом, и долгими, восхищенными взглядами провожают мчащийся автомобиль. Некоторые из них почтительно кланяются женщине, снисходительно улыбающейся им в ответ гордой, царственной улыбкой. На перекрестках полицейские-индусы, завидя серый автомобиль, безжалостно бьют толстыми палками выбившихся из сил полуголых лампацо, останавливают уличное движение, чтобы пропустить вперед молодую женщину с пепельно-золотыми волосами. Гордо откинувшись на мягкую спинку сиденья, она всматривается в даль красивыми близорукими глазами, ежеминутно тревожно нажимая педаль гудка и, вместе с нею, несется по улице оглушающий дикий рев, сметающий на пути людей и животных. Наконец автомобиль останавливается у парадного входа большого трехэтажного здания американского дома терпимости. Женщина привычным движением нажимает пуговку звонка и приказывает появившемуся бою отнести в ее комнату покупки…

Только всего…

По вечерам центральная часть города тонет в ослепительно-ярком свете электричества. Китайские магазины облеплены лампионами. Красочные электрические вывески слепят глаза. По улицам льется бесконечная толпа, пестрая и спокойная, азиатски-равнодушная и живая, алчущая и рабски покорная. Гортанный говор звенит в ушах. Ярче и мелодичней становятся звуки, страстней напевают уличные торговцы, гулко и отрывисто перекликаются рикши. Вдали смолкают последние звонки трамваев, откуда-то доносится резкий, фальшивый скрип худзины[5] и, с новой силой, окутывая весь квартал оглушительным медным воем, рычит китайский оркестр в верхнем этаже чайного домика.

Всю ночь кипит жизнь в столице Желтого Дьявола. На рассвете голоса становятся вялыми, тягучими. По улицам тянутся из баров вереницы рикш с пьяными, обессилевшими от бессонной ночи матросами-европейцами. Оживленно перекликаются петухи, а отдаленный рев сирен на фабриках сливается со свежим стоном кули, вышедших на работу. В улицы и закоулки вливаются крестьяне из ближних деревень с огромными плетенками зелени на бамбуках, рослые, выносливые, с полуобнаженными бронзовыми телами. Все чаше поскрипывают калитки домов и, вдали, после короткого перерыва, резко позванивает первый утренний трамвай. Китайцы-повара, с корзинами в руках, отправляются на базар, а бледный рассвет озаряется алым заревом восхода.

Вновь наступает знойный, душный день…

Рикша

Ночь Пу-Хо провел, как всегда, в Старом Шанхае, в узеньком проулочке, вблизи канала. Спал он, по обыкновению, спрятав голову в мягкую спинку рикши, упираясь длинными, худыми ногами в дышло, оглашая всю улочку вкусным храпом. Лишь на рассвете ему приснилась родная деревня, золотистые рисовые поля, дымящиеся под знойными лучами; какая-то странная, невиданно-знакомая кумирня, освещенная пестрыми огоньками, и чудилось ему, что гонится за ним по узкой, отвесной стене над бездной полицейский-индус в ярко-малиновой чалме на голове и с толстой белой палкой в руке…

Предрассветный холодок разбудил его. Он удивленно приподнялся на своем ложе, вытер грязными шероховатыми кулаками глаза и, вздрагивая от пережитого страха, почесываясь и оглядываясь, понемногу пришел в себя. Постепенно улетучилось гнетущее настроение кошмарного сна и, от сознания, что наступает день, такой будничный и милый, несущий, быть может, полный кошель коперов, жгучая, животная радость бытия охватила его.

Чуть-чуть брезжил рассвет, голубой и прохладный. От влажной росистой земли поднимался прозрачный синеватый дымок, закутывая дали туманной пеленой. Вдалеке бодро-призывно пели петухи, сонно-сердито лаяли псы и гортанно гнусавил китаец-повар с большими корзинами на бамбуковых коромыслах, выкликая пирожки и пельмени…