Желтый металл. Девять этюдов

Леон Томбадзе, как ювелир, толк в камнях понимал, хотя ему почти не случалось держать в руках хорошие бриллианты. Имел он дело обычно со всякой мелочью, главным же образом с разнообразными сплавами и стеклышками, которые, по его мнению, были ничуть не хуже настоящих камней по красоте.

Томбадзе знал, что в старину высоко ценились изумруды, сапфиры, рубины. Беспорочный цветной камень мог стоить дороже бриллианта. Но рубины потеряли цену после того, как научились изготовлять искусственно эти красные камни, мода на сапфиры и изумруды прошла. А вот каратные бриллианты остались мировой валютой, их ценность точно соизмеряется с ценностью золота. Реальная ценность, которую ищут, чтобы припрятать. Словом, где-то и кто-то готовится к смутным годам…

Леон Томбадзе умел поговорить о политике «по душам», то-есть с многозначительными подмигиваниями и недомолвками: дескать, мы с вами умные люди и друг друга понимаем.

Конечно же, никакой программы у Томбадзе не было. Не имея никакой склонности к отвлеченному мышлению, он, сам того себе не формулируя, органически не принимал социализм.

Хорошая, чистенькая бабенка, сочный шашлык из молодого барашка, плов, шурпа, острое, как бич, харчо, ароматные фрукты, настоящее виноградное вино — их так много, хороших вин! — веселые приятели, мягкая постель, кино, легкая музыка и поменьше труда, и все это немедленно, тут же, хоть с неба. Остальное — для ишаков.

Известную формулу «каждому — по труду» Томбадзе повернул по-своему: получить — побольше, дать — поменьше, а лучше совсем ничего не давать.

Без всяких размышлений приспособился рак-отшельник запрятывать мягонькое — но вооруженное присоской! — брюшко в затейливые витки не им построенной раковины. Залез, живет-поживает…

Так и Томбадзе приспособился к социалистической форме.

3

Леон не подозревал, что Брындык давно и пристально наблюдает за ним.

В первое посещение Томбадзе, сопровождаемый молчаливой «ею», еще не успел выйти со двора, как Брындык напялил на голову соломенный брыль с широчайшими обгрызенными полями, а на белую рубаху с расшитой по-украински грудью набросил выхваченное из кучи старое парусиновое пальто. Ворчание пса смолкло — посторонний удалился, и Брындык вышел на улицу. Стройная фигура Леона маячила уже метрах в ста. Брындык пустился следом и установил, что Томбадзе зашел не к себе. Где он жил, Брындыку было известно.

Брындык подождал, сидя в тени на скамейке. Минут через двадцать Томбадзе снова появился на улице, и Брындык проводил его до квартиры.

На следующий раз — как пишут в ремарках театральных пьес — повторилась та же игра. Идя по улице, Томбадзе оглянулся, увидел Брындыка, но не узнал.

На третий раз Брындык подметил, как Томбадзе отделил от полученных денег какую-то часть. Быть может, наблюдение было не таким и существенным. «Леонка» обычно раскладывал деньги по разным карманам. Но на этот раз цена на золото повысилась. Бесспорно было и то, что, возвращаясь от Брындыка, Леон обязательно заходил в один и тот же дом.

Арехта Григорьевич решил провести глубокую разведку. Одевшись в хорошую пиджачную пару, с солидной, подобающей возрасту тростью, в фетровой шляпе, а не в соломенном брыле, он явился в дом:

— Я слыхивал, вы продаете домик с усадьбой? — обратился он к хозяйке, женщине тучной, пожилой и весьма молодящейся.

— Нет, я не думала продавать, — возразила женщина и тут же с любопытством осведомилась: — А от кого вы слыхали?

Опираясь на трость, Брындык сказал:

— От случайного человека. Или я адрес не так запомнил, извиняйте.

— Соседи будто думали свой продать, — направила хозяйка посетителя, но Брындык не собирался уходить.

— Я не для себя ищу. Знакомец один пишет из Москвы. Человек денежный, ученый, собственную дачу имеет под Москвой. Однако ему по здоровью врачи велят переехать в южные местности. За хороший дом он может вручить, по своему состоянию, хорошие деньги.

— А сколько, к примеру? — поинтересовалась хозяйка, хотя и не собиралась расставаться со своим владением.

— Так вы дозвольте мне посмотреть?

И дом, и сад, и двор — все удостоилось и сдержанных похвал и уместной критики опытного человека. За этими важными и интересными для владелицы разговорами Брындык сумел кое-что выудить о постояльце. В доме имелась комната с отдельным выходом в сад. «По этой-то причине», как объясняла хозяйка, жильца она держит. И пусть в доме живет хоть и не родной, а все же мужчина.

— Гаврила Иванович Окунев. Вы его не знаете, случаем? — болтала хозяйка. — Служил механиком в тресте, теперь работает в районе, однако бо?льшую часть времени проживает здесь по делам.

— Не здешний? — спросил Брындык.

— Нет, сибиряк.

Без труда Брындыку достались и другие мелкие подробности: платит Окунев хорошо и аккуратно, человек солидный, женщин не водит, выпивает хотя, но кто же из мужчин не пьет?

Пьет, не пьет… Болтливая баба! Для Брындыка было важно, что знакомый Томбадзе — сибиряк. Нашелся у Арехты кто-то в тресте, кто подтвердил, что Окунев там работал. Механик знающий, а что он за птица — никому дела нет.