Желтый саквояж

– То правда… – Немного засмущавшись, Остап встал и отвёл глаза в сторону. – Но нельзя нам…

– Можно, милый. Можно… – Рива прильнула к Остапу. – Ты что, не понял? Не нужен мне тот Зяма или ещё кто. И пусть там ищут тебя. Мне всё равно, потому как сейчас ты мой… Мой…

Девушка всё сильнее прижималась к Остапу, и он сначала отстранился, а потом, потеряв голову, стал исступлённо целовать её шею и оголившиеся плечи…

Давно уже наступила глухая ночь, в комнате повисла серебристая полутьма, а сон так и не брал их. Смотрел в потолок Остап, закинув одну руку за голову, а второй крепко обнимая девушку. Тихонько лежала рядом с ним Рива и, выложив свои пышные волосы ему на грудь, нежно ласкала лицо юноши. А вокруг царила тишина, и время для них остановилось…

– Якось-то воно так дивно… – негромко сказал Остап. – Вроде кажется никого, кроме нас, нет… Только ты и я… А ты така жинка, така…

– Горячая? – подняла голову Рива.

– Нет, сладкая, – прижал её к себе Остап.

– А ты для меня найкращий. – Внезапно Рива сама поцеловала Остапа и страстно прошептала ему в самое ухо: – Любый, а ты бы мог жениться на мне?

– Взять замуж?.. – Остап начал задумчиво перебирать девичьи волосы. – Тебе как, сказать правду?

– Только правду… – вздохнула Рива.

– Если честно… Ещё вчера я сказал бы тебе нет… А сейчас… – Остап помолчал и закончил: – Сейчас я не знаю…

– Спасибо… Спасибо тебе, – жарко, словно решившись на что-то, заговорила Рива и вдруг предложила: – А давай мы с тобой в Америку уедем… Сбежим отсюда.

– В Америку? – усмехнулся Остап. – Хоть завтра… Возьмём билеты, сядем в вагон и – ту-ту-у-у-у…

– Да подожди ты. Какое ещё ту-ту… – Рива шутя шлёпнула Остапа по груди. – Я взаправду. Мы с дядей уехать хотим. Он говорит, тут жить нельзя…

– Ну. Если взаправду… – Остап задумался. – Америка, это я сгоден[76]

, неплохо. Только ты, дивчина, если кохаешь меня, зрозумить должна. Я тут народился, тут моя земля, а не в Америке. И не могу я никуда пойти. Кинуть её оцим…[77] А, да что говорить! Ты ничего такого не думай. Я зараз вроде раздвоенный. Щось таке меня и до тебе тянет. Ты зрозумий…[78]

– Я розумию… Я розумию… Так, Америка, то моя мечта… А ты… Ты мой… Сейчас мой, – потянулась к нему Рива, и всё снова поглотил бесконечный поток ласк, которые может дать только влюблённая женщина…

* * *

Рива, держа во вздрагивающих пальцах листок бумаги с написанными вразброс буквами, время от времени всхлипывала и судорожно сжимала рукой ворот ночной сорочки. На бумажке было крупно написано: «Спасибо». Из плохо прикрытого окна тянуло утренним холодком, а дальше, за стеклом, на скошенной крыше пристройки, по которой явно ещё затемно ушёл Остап, был хорошо заметен след от подошвы ботинка.

Всхлипнув последний раз, девушка тщательно вытерла глаза, оделась и спустилась вниз, в зал. Несмотря на столь ранний час, дядя уже был за шинквасом. Задумчиво перетирая стаканы, он посмотрел на племянницу и негромко спросил:

– Он ушёл?..

Выходит, дядя знал, что Остап ночевал в их доме, и, заметно порозовев, Рива потупилась.

– Ну, не надо так краснеть… – Дядя поставил сверкающий чистотой стакан на шинквас. – Старый Шамес всё понимает. Я знал, что ты его спрятала, и решил, пусть так будет, пусть у моей девочки останутся лучшие воспоминания…

– Почему воспоминания? – вскинула голову Рива. – Я знаю, он любит меня, и, может быть, мы поженимся…

– Э-хе-хе, – горестно вздохнул Шамес. – Пойми, у него свой путь. А у нас с тобой свой…

– Но почему? – загорячилась Рива. – Сейчас же всё по-другому. Вон, все говорят, что бывшая горничная, служившая у Тышкевичей, вышла замуж за красного офицера!

– Нет, я, конечно, понимаю, – Шамес горестно покачал головой. – У пани Тышкевич была вышколенная прислуга, и она не держала за горничную абы что, но всё-таки…

– Что всё-таки? – вскинулась Рива.

– А то, – сердито фыркнул Шамес. – Само собой, эту горничную можно даже любить, как женщину, но если такое происходит, то это значит, что всё снова валится в тартарары…

– Но я же и Остап это же другое, – убеждённо начала было Рива и вдруг осеклась.

– Вот именно, совсем другое, – продолжил за неё Шамес. – Ты, деточка, забыла, ведь за твоим красавцем гонится НКВД, а это, я скажу тебе…

Понимая, что дядя полностью прав, Рива сникла, опустилась на стул и тихо спросила:

– А мне что делать, дядя?..

– Нам, деточка, нам, – поправил её Шамес. – Я тебе уже не раз говорил и повторю ещё раз: нам надо уезжать…

– Куда?.. В Америку?.. Купить билет, сесть на поезд и ту-ту поехали, так?..

Сама не заметив, Рива с насмешкой повторила недавние слова Остапа и безнадёжно махнула рукой. Однако, к её удивлению, дядя внезапно оживился и уверенно заговорил:

– Ты считаешь, что твой дядька совсем дурной? Так, мне известно, да кое-кто из наших и впрямь подурели: и тот мишигене[79] Пинхас, и кто там ещё, собрались ехать в Варшаву, будто они там будут делать коммерцию… О, то будет ещё та коммерция! Это всё равно, что та политика, в которую тут ударились наши нензы, вроде твоего Зямы. Поверь, деточка, у этих амгаарецов[80] там будет такая же коммерция, как тут политика…