Желтый смех

Принц Гамлет выслушивал все эти сумасбродства с выпученными глазами, с холодным выражением. Я видел по его глазам, что он хотел бы протянуть мне руки. Вдруг, сообразив, что этот человек заменяет мне годы в чистилище, я снова водрузил его на плечи и, шатаясь, как пьяный, дрожа, как в лихорадке, пустился в путь по той самой дороге, по которой некогда столько раз проходил, увы, с Мушабёфом!

Вскоре я смог освежить мой разгоряченный лоб ледяной водой из маленького источника, у которого мы останавливались взять воды, и вскоре уже я достиг последнего этапа моего мученического пути — вершины обрыва, где свирепо дул ветер, который, казалось, разъяренно набрасывался на нашу бедную хижину, сохранившуюся не хуже знаменитого обелиска из Луксора.

Когда моя нога ступила на землю ненавистной берлоги, я не выдержал: вся моя энергия испарилась, как клуб дыма, и, лишившись чувств, я упал, увлекая в своем падении и моего несчастного компаньона.

***

— Ну, Принц Гамлет, еще один глоток… как вы теперь себя чувствуете?

— О! Пора бы меня об этом спросить. Уже два раза вы меня так роняете… Будьте внимательны… я терпелив, но, предупреждаю вас, я доведен до крайности.

— Не сердитесь, Принц Гамлет, вот сахар и вино, пейте же…

Несчастный не ел ничего в течение двух суток, пока продолжалось мое обморочное состояние. Возвратясь к жизни, я нашел его полуумирающим от голода и холода. Пожалуй, целый час я потратил на борьбу с его гневом. Наконец, мне удалось всунуть ему в рот солдатский сухарь, смоченный в вине.

Несколько подкрепившись, Принц Гамлет снова обрел силы и, в знак благодарности, начал осыпать меня целым градом всевозможных ругательств на семи или восьми языках.

Я был слишком слаб и расстроен, чтобы отвечать ему. Изливши весь свой гнев, он уснул, а я кое-как выполз наружу, весь разбитый, сгорбленный, кашляя, как простудившаяся кошка.

По счастью — я нашел в пещере дрова, сухие, приготовленные еще перед моим уходом, развел огонь и растянулся у пламени, поджаривая живот, спину, ноги, руки; я весь дрожал от блаженства и вынужден был с некоторым сочувствием отнестись к воспоминаниям о муках Жанны д'Арк.

Под впечатлением тепла, от которого оттаяли моя душа и тело, ужас моего положения представился мне в новых красках. Я тотчас подумал о способе добывать себе пищу, не слишком утруждая себя; охота показалась мне несовместимой с общим расстройством моего здоровья.

Снаружи, как бы нарочно, чтобы толкнуть меня на самоубийство, ветер, дождь, град и мокрый снег налетали шквалами на хижину — каждую минуту я ждал какую-то конечную катастрофу и начал даже желать ее.

«Я избегнул смерти от Желтого Смеха, — с горечью думал я, — а теперь я должен лопнуть от тоски, словно крыса в цинковой ванне».

Тогда я начал завидовать тысячам и тысячам трупов, которые встречались со времени великой эпидемии, я завидовал жестокой смерти Мушабёфа, Жоржа Мерри, а мысль о том, что я никогда больше не увижу девушку на лужайке, вызвала у меня горячие слезы, которые медленно стекали вдоль моего носа.

В течение трех дней я не выходил с Принцем Гамлетом из хижины, да и немыслимо было бы высунуться наружу; ярость сорвавшейся с цепи природы вынуждала нас сидеть дома. Наша провизия — солдатские сухари, варенье, шоколад и ром — уже подходила к концу. Наконец, на четвертый день дождь прекратился, ветер утих и подул в другом направлении. Настал благоприятный момент взять ружье и спуститься в долину поохотиться на дикого барана.

Я снял с крюка мой «винчестер» и отворил дверь, собираясь выйти.

— Куда вы? — спросил человек-обрубок.

— Попробую убить барана.

— Я пойду с вами.

— Да нет же, вы мне будете только мешать, — мне необходима свобода движений.

— А я, что же вы думаете, я могу оставаться здесь и гнить в этом чулане? Я всегда знал, что вы негодяй, но все же не думал, что вы так отвратительны.

— Довольно! Довольно! Довольно, Принц Гамлет, клянусь всем, чем хотите, я беру вас с собой, решено, и пусть Всемогущий сделает так, чтобы дикие бараны пожрали вас, как цветок одуванчика!

С Принцем Гамлетом за спиной я отправился вдоль обрыва, чтобы попасть на тропинку, ведущую к долине Вернье. Я чувствовал себя бесконечно усталым и настолько слабым, что, едва пройдя какую-нибудь сотню метров, вынужден был остановиться, развязать ремни на Принце Гамлете и прислонить его к скале. Усевшись, положив голову на колени и обхватив руками ноги, я вздохнул так глубоко, что вздох мой пустил в холодный воздух длинную струйку пара, почти такого же густого, как дым от папиросы.

В голове у меня звенело; собраться с мыслями мне было так же трудно, как собрать пчел в открытую корзину. При созерцании мирной, тихой панорамы, расстилавшейся у моих ног, уныние мое еще больше увеличилось.