Желтый жук

— Ты скажи… Ы-ы-ы… Сегодня у нас Сочельник. Завтра ты гуляешь Рождество. Через недельку гуляешь Новый год и даже новый век… А правда ли это? Лично ты, Хмырь, уверен, что на днях, дай Бог тебе здоровья, будешь гулять новый век? И вы все… — Кидд обвел строгим взглядом подчиненных, тесно сбившихся вокруг костра. — Вы все точно уверены, что на днях, дай вам Бог всем здоровья, будете гулять новый век? Хмырь, я тебя первого спросил!

— Я… — протянул медовар. — Почему я… — он вдруг понял, отчего все эти годы ненавидел и боялся Кидда: отчего боялся-то ясно, а вот отчего ненавидел… Этот Кидд, англичанин, росту более шести английских футов, здоровый, всегда говорящий с высоты, был дьявольски похож на того русского урядника, Михайлова Петра, который одним ударом вдребезги разбил всю жизнь Хомы, теперь уж Хмыря, разбил и оземь бросил на старости лет.

— Почему это я — отвечать? — сглотнул Хмырь.

— Потому что ты самый старый, — терпеливо повторил Кидд. — Вот и отвечай. Я в каком смысле? Сейчас у нас век от рождества Христова семнадцатый. Следующий будет какой? Правильно: восемнадцатый. А с какого года его считать? С наступающего, тысяча семисотого, или со следующего, тысяча семьсот первого. Вот в чем вопрос.

— С наступающего, а как же! — подал голос Бумба.

— Ты уверен? А почему?

— Так ведь круглая дата.

— А почему она круглая?

— Потому что тысяча семисотый. Две дырки, как в черепе. А череп, он тоже круглый.

— Вот как? А если я тебе в черепе еще одну дырку сделаю? Получается, что круглое оно потому, что ноль круглый. А если его каким другим знаком записать, например, крестом? Почему же тогда сотня круглая, а девяносто шесть какие-нибудь — нет? Ты хоть знаешь, отчего такой счет пошел, на десятки и сотни?

— Так договорились, я думаю.

— А почему именно так?

— Потому что… Не знаю.

— Я знаю! — воскликнул Ван и выбросил, сияя, растопыренную ладонь, словно играя в транк. — Потому что у человека на руке пять пальцев. А на обеих — десять.

Кидд мрачно обернулся на него:

— На руке, говоришь? А на ноге?

Ван содрогнулся. Бледнея, он понял, что брякнул неосторожную глупость, наступил Кидду, так сказать, на больную мозоль.

— У меня по четыре пальца на каждой ноге. Русские откусили, в России. Так что ж мне, теперь, по восемь считать? Вот и получается, что девяносто шесть — это как раз восемь дюжин. Только я не о том вообще. Отчего этот счет пошел на года? Почему тысяча семисотый, откуда?

— От рождества Христова, — сказал Сол.

— Правильно. Значит, Христу сколько лет исполняется?

— Тысяча семьсот.

— Неправильно. Он в каком году родился? В первом. Во втором году ему сколько было? Год. В третьем два, в десятом — девять. Значит, в тысяча семисотом ему исполнится тысяча шестьсот девяносто девять. То-то и оно. Для того чтобы сосчитать, много ума не надо. Хватит ножа, чтобы делать зарубки, и длинной палки.

— Как же это получается? — сказал Бумба. — Выходит, мы еще целый год будем в семнадцатом веке? И выпивку придется отложить?

— Если есть желание выпить, то повод всегда найдется, — буркнул Сол. — Только я так скажу. Когда Христос родился, вообще никакого счета не было. Не было никакого года. Когда ему год исполнился, тогда и первый год времени пошел. Так же как год начинается с первого месяца, месяц начинается с первого числа, столетие начинается с первого года. Завтра Христу исполняется ровно тысяча семьсот лет.

— Сол, ты еще не проспался, я думаю, — сказал Хмырь. — А жизнь ребенка начинается когда ему один год, или когда он только появился из чрева? Объясни тогда, почему пальцы ты считаешь, начиная с первого, а года — с никакого? Или никакой палец у тебя тоже есть?

— Этому Хмырю кто-то на хмыря накапал, — пошутил Ван, покосившись на капитана.

Все расхохотались, потом вдруг замолчали… Лишь тихо попукивал уголь в костре.

— Никакой палец, — тихо сказал Кидд, — у меня, конечно, есть. Как ни крути, а первый век начался первого января первого года и закончился тридцать первого декабря сотого. Значит, и семнадцатый закончится ровно через год.

— Кидд, а ты сам в Христа-то веришь? — вдруг спросил Бумба. — Геенны огненной не боишься?

— Если бы я не верил в Христа, — сказал Кидд, — то не сидел бы тут с вами, у этого вонючего костра. Я бы до сих пор королю служил, козлу этому. Ты что думаешь, я всю жизнь по морям шляться буду? Выкуси! Вот еще один сундук доверху наполню и баста. Уйду на покой. Таверну куплю в Ливерпуле. Женюсь. Буду вечером у огня сидеть и деткам приключения рассказывать. А насчет геенны, так она как раз и есть по части Христа. Я по вечерам буду у огня сидеть, а по ночам молиться буду. Года за три и отмолю грехи.

— А как не успеешь? Как заместо таверны на виселицу попадешь?

— Это ты не успеешь. А насчет виселицы, это тоже просто. Смертник, он так хорошо молится, так честно, что его Христос и за одну ночь простит… Ну, а теперь новая задачка вам. Это как раз про череп будет. Допустим я на дерево залез и чей-то череп, ну, к примеру, твой, Хмырь, к дереву гвоздем прибил.

— Это зачем? — испугался, не поняв юмора, Хмырь. — Зачем мой череп к дереву прибивать?