Жемчужины зарубежной фантастики

— Девочка, что-то тут не так. Я же вижу.

— Какая тебе разница?

— Что значит — какая разница? Ну-ка, выкладывай!

Ее рука, словно мост, перекинулась через маленькое ущелье между каменными плитами и нашла его руку. Он повернулся набок, с тревогой глядя на влажный атлас ее волос, смеженные веки, впалые пустыни щек и кроваво-красный оазис рта. Она сильнее сжала его руку.

— Давай останемся здесь навсегда, несмотря на холод и шторма.

— Ты хочешь сказать…

— Что мы можем сойти на этой остановке.

— Понятно. Но…

— Но тебе этого не хочется? Тебе нравится этот великий розыгрыш?

Он отвернулся.

— Кажется, в ту ночь ты был прав.

— В какую ночь?

— Когда сказал, что нас дурачат. Что мы — последние люди на Земле, и пляшем перед пришельцами, которые наблюдают за нами по непостижимым для нас причинам. Кто мы, как не образы на экране осциллографа? Мне смертельно надоело быть предметом изучения.

Он не отрываясь глядел в море.

— Мне сейчас очень нравится в Круге, — сказал он. — Поначалу я был к нему амбивалентен. Но несколько недель, то есть лет, тому назад я побывал на своем прежнем рабочем месте. Теперь там все иначе. Масштабнее. Совершеннее. И дело не в том, что там появились устройства, о которых пятьдесят-шестьдесят лет назад я даже мечтать не смел. Пока я там находился, меня не оставляло странное чувство… Я общался с малюткой Тенгом, главным технологом, который по части болтовни не уступит Юнгеру. Я не слушал его, а просто смотрел на все эти тандем-резервуары и узлы механизмов, и внезапно понял, что когда-нибудь в одном из этих корпусов, среди сумрака и блеска нержавеющей стали, из стекла, пластика и пляшущих электронов будет создано нечто. И это нечто будет таким прекрасным, что мне очень хотелось бы присутствовать при его рождении. Это было всего лишь предчувствие; я не назову его мистическим опытом или чем-нибудь в этом роде. Но если бы то мгновение осталось со мной навсегда… Как бы там ни было, Круг — это билет на спектакль, который я мечтаю посмотреть.

— Милый, в сердце человека живут ожидание и воспоминания, но не мгновения…

— Может быть, ты и права. — Наклонясь над водой, Мур поцеловал кровь ее рта.

— «Verweile doch……du bist so schon…»…Они танцевали……На Балу, завершающем все Балы…

Заявление Леоты Мэйсон и Элвина Мура ошеломило Круг, собравшийся в канун Рождества. После роскошного обеда и обмена яркими и дорогими безделушками погасли огни. Гигантская новогодняя елка, венчающая прозрачный пентхауз, сияла в каждой растаявшей снежинке на стекле потолка, словно Галактика в миниатюре.

Все часы Лондона показывали девять вечера.

— В Рождество — свадьба, в канун Крещения — развод, — сказал кто-то во тьме.

— Что они будут делать, если их вызовут на «бис»? — шепотом сказал другой.

Кто-то захихикал, затем несколько голосов фальшиво и нестройно затянули рождественский гимн.

— Сегодня мы в центре внимания, — усмехнулся Мур.

— Когда мы с тобой танцевали в «Сундуке Дэви Джонса», они корчились и блевали на пол.

— Круг нынче не тот, что прежде, — заметил он. — Совсем не тот. Сколько появилось новых лиц? Сколько исчезло знакомых? Куда уходят наши люди?

— На кладбище слонов? — предположила она. — Кто знает?

Мур продекламировал:

— «Сердце — это кладбище дворняг,

Скрывшихся от глаз живодера.

Там любовь покрыта смертью, как глазурью,

И псы сползаются туда околевать…»

— Это Юнгер?

— Да. Почему-то вспомнилось.

— Лучше бы не вспоминалось. Мне не нравится.

— Извини.

— А где сам Юнгер? — спросил он, когда мрак рассеялся и люди встали с кресел.

— Наверное, возле чаши с пуншем. Или под столом.

— Под столом ему вроде бы рановато. — Мур поежился. — Между прочим, что мы здесь делаем? Почему ты потребовала, чтобы мы прилетели на этот Бал?

— Потому что сейчас — сезон милосердия и любви…

— И веры, и надежды, — с усмешкой подхватил он. — На сантименты потянуло? Хорошо, я тоже буду сентиментален. Ведь это так приятно.

Он поднес к губам ее руку.

— Прекрати.

— Хорошо.

Он поцеловал ее в губы. Рядом кто-то захохотал.

Она покраснела, но не отстранилась.

— Решила выставить меня на посмешище? — спросил он. — И себя? Учти, я не остановлюсь на полпути. Объясни, зачем мы явились сюда и на весь мир заявили о своем уходе? Мы могли бы просто исчезнуть. Проспали бы до весны, а там…

— Нет. Я — женщина. Для меня Бал, последний в году и в жизни слишком большой соблазн. Мне хотелось надеть на палец твой подарок. Мне хотелось видеть их лица и знать, что в глубине души они нам завидуют. Нашей смелости и, быть может, нашему счастью.

— Ладно. Я пью за это. И за тебя. — Он поднял и осушил бокал. В павильоне отсутствовал камин, куда можно было бы его красиво бросить, поэтому Мур поставил его на стол.

— Потанцуем? Я слышу музыку.

— Подожди. Посиди спокойно, выпей еще.

Когда все часы Лондона пробили одиннадцать, Леота поинтересовалась, где Юнгер.

— Ушел, — ответила ей стройная девушка с фиолетовыми волосами. Сразу после ужина. Наверное, несварение желудка. — Она пожала плечами. — А может, отправился на поиски «Глобуса».